ВАЛЕРИЙ КОЙВО

ПАДАЮТ  ЛИСТЬЯ
МАЛЕНЬКАЯ ПОВЕСТЬ

Ромка сел на кровати, взял одну из сигарет, в беспорядке разбросанных по столику, закурил, что не было, конечно же, разрешено в купе. Он мечтательно обозревал потолок, долго удерживал дым в лёгких, а когда наконец выпускал, то делал это очень уж медленно. Я натянула рубашку, чуть его подвинув, включила лампочку над кроватью, томно потянувшись. Скучно. Скоро сходить с поезда. Ребёнок под боком. Ужас.
— И когда ты остановишься? — Ромка поворачивается ко мне.
— На чём? Я ещё не решила ничего.
— Дак, ты меня не любишь? — спросил он немного расстроено, только я не захотела обращать внимания на это. Детские у него ещё мысли, обидчиво-наивные.
— Если бы я знала, кем мне быть, то уже бы остановилась. И почему ты решил, что такие вопросы можно задавать мне? Что тебе не нравится? Я понимаю, что семья не будет против чего бы там ни было, но, знаешь,— вздохнула я,— у меня ещё всё впереди. Вдруг, я полюблю девушку. Тогда останусь мужиком. Кто ж виноват, что у нас в семье такие приколы случаются? А ты...
— А я?
Господи, дай ребенку надежду, он и золотые зубы у тебя изо рта достанет. Я погладил свою грудь, уже начавшую уменьшаться в размерах. Что-то не хотелось продолжать эту бессмысленную беседу. Надо было идти в вагон-ресторан — захотелось поесть. А по пути можно было наткнуться на отца, ничего не знавшего о способностях семьи, потому-то я и изменил снова свой пол.
— Ты ещё найдёшь что-нибудь в жизни. Ладно, я что-то есть захотел. Пойдёшь?
— Пошли,— вздохнул он и стал натягивать портки. Я помог ему с этим делом, оделся сам. Ромка обернулся у выхода: — Ты против того, чтобы брать комнату в том же доме, что и мы? Так тебе легче будет с нами общаться, у мамы своей уроки брать.
— Сам найду себе жилье. Понимаешь, мне хочется устроить такой бум в городе, что мать может меня засечь. Плакало тогда моё обучение.
Качаясь в такт поезду, я прошёл по коридору, открыл дверь в другой вагон и сел за столик. Ромка отправился к стойке, чтобы заказать пива.
— Эй, купи ещё бутербродов, деньги я отдам.
— Ладно,— отозвался он.
Через пять минут от бутербродов не осталось ничего, кроме бумажки, пиво булькало только в Ромкиной бутылке, из которой он очень медленно пил, над чем-то важным для него раздумывая.
— Ты на какой станции сходишь?
— За одну до вашей. Хочу добраться сам.
Он кивнул понуро и снова присосался к бутылке. Он скосил глаза на расписание, хотя уже раз сто просматривал его и спрашивал меня, когда мне сходить. Бедняга. Его, конечно, было жалко, но так нелегко было на что-то пойти. И как я люблю превращать всякие мелкие проблемы в глобальные. Внезапно Ромкины часы зазвонили, словно подтверждая мои мысли. Дурашка ещё и будильник поставил. Он допил пиво.
— Пошли, помогу тебе собраться.
— Да ладно тебе, вещи уже давно стоят под кроватью. У меня всего одна сумка. А вот простынь и одеяло сдавать будешь ты, ладно? — попросил я его.
— Конечно.
И мы пошли обратно. Ромка всё время косился на меня, пытаясь уловить тот самый момент, когда, встав на цыпочки, можно украдкой чмокнуть меня. Я же шёл, высоко подняв голову. Порой начинает казаться, что ему всё равно, в каком я состоянии. Фу!
Мне ещё предстояло долгое время идти пешком — я экономил на всём, что мог сделать сам, поэтому и не стал брать такси, когда оказался на перроне, глядя вслед уходящему поезду. До города оставалось двадцать километров, но я знал, что буду там раньше, чем семья: мама говорила, что собирается навестить кого-то из своих родственников в соседней деревне. Я ещё раз глянул на небо, определяя, не пойдет ли мне на радость дождик, сплюнул от злости и быстро двинулся по дороге.
Город начался вместе с белесыми домами и стенами чуть выше моего роста. Я шёл мимо этих стен, из-за которых торчали чёрные с тёмно-зелёными плетями ветви деревьев, по большей части вишен, стен, слепящих на солнце, поблеклых от него же, и смотрел по сторонам, пытаясь уловить хоть какой-нибудь признак того, что сдаются комнаты. Так, пройдя где-то до середины пятого квартала, я решил отдохнуть. И повод нашёлся — на небольшом возвышении, на которое можно было поставить сумку, располагалась колонка. Я сразу же скинул с плеча вещи, рубаху метнул в их сторону так, что не побеспокоился, попала ли она в цель, да подставил голову и шею под струю холодной воды. Сразу же заломило суставы, лоб заледенел от влаги, и я понял, что совершил ошибку, так необдуманно быстро окунувшись. Но, стерпев первые ощущения, я присел на выступ, поднял с пыльной земли рубаху, достал сигареты из кармана, закурил, осматриваясь.
Возможно, что это место было чем-то вроде площади для такого маленького приморского городка. И пусть большинство предпочитало для прогулок использовать набережную, но и здесь по вечерам вполне могла кипеть жизнь во всех её красках. По периметру стояло несколько палаток; двери домика рядом с ними были распахнуты, и оттуда несло сладковатым запахом вина; на балконе расположилась девушка лет шестнадцати с густой рыжей гривой завитых в смешные крендельки волос. К ней-то я и обратился:
— Извините,— сказал я и подождал, пока она сообразит, что надо перегнуться через оградку и кинуть взгляд вниз, чтобы увидеть меня.— Вы не сдаёте комнаты?
Простой вопрос потребовал некоторых усилий. Я, конечно, мог списать это на дикую жару, что принесло сюда солнце, так рано взошедшее, но видно было, что она просто разглядывает меня, пытаясь понять, не нужно ли мне чего-нибудь ещё от неё, кроме ответа. Наконец она откинула непослушные волосы от лица и ответила:
— Заходите.
Видимо, под этой фразой подразумевалось зайти во двор дома и подождать, когда она спустится, потому что она тут же умчалась с балкона в дверь, колыхнув шторы, её прикрывавшие. Я так и поступил, подняв сумку, перекинув её через многострадальное плечо и зайдя в тень деревьев, которые росли прямо на дорожке. Мне показалось, что держать такое подобие садика считалось долгом каждого. Вишни на деревьях не были обобраны, хотя и налились уже чудесной краской. И тень была намного приятней той тени, в которой я сидел, тени, отбрасываемой глиняной стеной одного из домов. Поражённый ухоженностью и нетронутостью в то же время этого уголка, я остановился у самых ворот, через которые только что прошёл, предусмотрительно выкинув сигарету на улицу. Та девушка спустилась ко мне почти сразу, отворив дверь, выходящую в сад, одёрнув запутавшееся платье, зелёное в кленовый лист.
— Сдаю,— призналась она, мило улыбнувшись, но таким тоном, словно владела этим местом одна. Никогда бы не поверил в это, но как же она деловито говорит: — Хотите знать цену?
Цифра была мне вполне по карману. Я всё же немного поторговался, чтобы не чувствовать угрызений той части меня, что звалась жадностью, но принял предложение, вытянув из кошелька аванс. К деньгам она отнеслась довольно-таки бережно: аккуратно свернув их в трубку, засунула в широкий пояс-сумку. Все условия мы обсуждали там же, в садике, расположившись на скамейке. Перед тем, как я ответил на предложение, она поинтересовалась в том же стиле:
— Не хотите посмотреть комнату?
На что я ответил отрицательно, не желая и думать насчёт выбора более хорошего места. Мне уже надоело шататься под солнцем, да и устал я порядочно, потому-то мне и было наплевать на всё, лишь бы побыстрее чего-нибудь перехватить и растянуться на койке. Она ни словом не выдала своего удивления, как мне показалось, из-за того, что знала, как трудно найти комнату на побережье. Как-то не верилось, что я первый её постоялец. И пусть я отказался, но после заключения сделки я всё же поднялся наверх и кинул сумку на пол, вступив таким образом во владение кроватью, письменным столом и шкафом, доверху набитым различного рода женскими романами. Ничего, жить можно, да и наплевать мне на всё! Я обернулся, ухватив спиной взгляд хозяйки. Девушка стояла в дверях, прислонившись к косяку.
— Меня, между прочим, зовут Нора,— сказала она действительно «между прочим», ведь я не побеспокоился ни о том, чтобы объявить своё имя, ни о том, чтобы узнать её.
— Валерий,— «признался я в грехе» и спросил, где можно найти столовую. Объект располагался прямо напротив балкона, на котором я и увидел девушку впервые. Хорошо, что рядом. Не придётся тащиться к морю. Можно пообедать, а потом вернуться и заснуть себе спокойно. Я, извинившись, запер комнату на ключ, мне выданный, спустился вниз и пошёл через дорогу к заведеньицу с ярким и многообещающим названием «Тайна». От совковой столовой оно отличалось мало, кроме как качеством пищи. Я зашёл за цветастую ширму, предварительно выбрав из груды поднос и вилку с ложкой (пластиковые). На полочках располагались тарелки с салатами, стаканы с соком и прочая снедь. Со своим заказом, в который входили шашлык и салат, целая гора картофельного пюре и бутылка белого вина, я прошёл к столику, где и примостился. Люблю поесть всласть! В тот же момент в столовую влетела Нора.
— Тоже здесь едите? — поинтересовался я, оторвавшись от обеда.
— Нет,— в этом почувствовалось смущение.— Забыла рассказать о паре вещей.
— Что же, присаживайтесь. Только, прошу прощения, если я замычу вот так, то я говорю «да», если так, то прошу повторить сказанное,— шутливым тоном предупредил я и набил рот никак не хотевшим разрезаться на более мелкие кусочки шашлыком. Она рассмеялась переливчато, как и положено воспитанным девушкам:
— Вы откуда такой взялись?
— Из тридевятого царства. Собственно, не могу понять, почему вас это так интересует,— попытался я смягчить положение, но сделал глупость.— Из Москвы, где работаю, учусь и бьюсь головой об стенку. Прошу, говорите о чём угодно, но только не о матушке-столице, а то у меня ещё шишки не зажили,— вот эта попытка увенчалась успехом.
— Извините,— она сразу перевела тему,— что я вас сюда отправила. Вижу, вы устали, да сказала о ближайшем месте. Знаете ли, лучше всего покупать всё кастрюлями, как я делаю. Купили, дома разогрели и денег немного потратили.
Я посмотрел на то, что лежало на моём подносе. Весь комплект, не считая вина, обошёлся мне примерно за те же деньги, что я мог потратить на пару бутербродов в Москве.
— Может, вы просветите меня ещё и насчёт вина?
— С лёгкостью,— она указала пальчиком на тот самый домик, у которого были распахнуты настежь двери, открывая моему взору не так уж и много: остальное пряталось в полнейшей темноте.— Там продают в разлив совершенно любые вина отличного качества, да ещё и бутылки обратно принимают за пять копеек.
Я закончил с обедом, снова закурил. Так приятно покурить на сытый желудок. Пепел я стряхивал не на пол кафе, а за сетку ограждения заведения, сквозь которую видно было всё, творящееся на улице. И только сейчас я заметил, как внутри полутемно, удивился тому, как обитатели этих мест умеют создавать темноту и прохладу. Здесь, в кафе-столовой, да и там, в винном магазине, в моей комнате — аналогично. Я отвернулся к девушке, больше не желая портить глаза. Нора посмотрела на меня так, что я понял и протянул ей сигарету тут же, поднёс зажигалку.
Курили молча, видимо, сказать было уже нечего, и я смог рассмотреть её во всех деталях. Серые глаза, казалось, не имеющие ресниц, белые от солнца бровки, короткие и узкие, длинный носик, как у Буратино, и маленькие тоже тонкие губки, хорошо гармонирующие с белым худым лицом. Она, заметив моё внимание, смутилась и попыталась спрятать лицо за челкой. Наконец я бросил сигарету сквозь решетку и стал ждать, когда докурит она. Странно, как она всё делала не торопясь, словно замороженная. Что это с ней? Чтобы скрасить ожидание, я стал расспрашивать Нору о бытии:
— Вы одна живёте? Не подумайте, что я маньяк какой-то, просто мне интересно, не будут ли против моего общества другие члены вашей семьи, или жильцы.
— Совсем нет. Мама с отцом,— она именно так и сказала, словно «отец» был ей чуждым или чужим человеком,— приедут только послезавтра, да и они сами пожелали, чтобы я нашла жильца, пообещали, что деньги мне достанутся. Но я забыла, да и не повесила табличку, как другие делают.
— Тогда я не волнуюсь,— облегчённо сказал я, чтобы и она тоже не волновалась.— Я, пожалуй... Ах, совсем забыл предупредить вас ещё об одном: я иногда буду приходить поздно, а, может, уходить посреди ночи. Вас это не потревожит?
И снова она что-то скрыла, какие-то чувства:
— Нет,— сказала она и выбросила сигарету.— Пойдёмте?
— Конечно,— ответил я и поднялся. Таблички «самообслуживание» здесь не было, но я проявил внимание и отнёс поднос на мойку, вручив в руки служащей. Теперь мы пошли в дом. И снова я поразился красоте утаённого от чужих взглядов садика, настолько он отличался от пыльной и пустой площади. Здесь всё так странно и непонятно мне, горожанину. И слово «поразился» нельзя ни заменить, ни не повторять более.
Моя комната располагалась на первом этаже. Поднявшись по лестнице, пройдя через летнюю веранду, я входил в маленький закуток — таким он мне сейчас показался. В нём было полутемно, если не холодно, то прохладно, да и пахло в нём миндалём, словно до меня здесь жила молоденькая женщина. Я сел на кровать, стянул с ног кроссовки, ноги в которых запрели и теперь пахли невозможно сильно. Так, босиком, сняв в придачу и уже высохшую майку, вышел обратно в садик, чтобы побродить по мягкой траве и опрокинуть на себя ещё воды из второй колонки, на этот раз располагавшейся прямо перед крыльцом. Вокруг неё травы не было, словно её вытоптали, рядом стоял тазик. Я накачал в него воды и, не обращая внимания на то, что могу залить джинсы, опрокинул на себя. Кто-то хихикнул, видя, как я пытаюсь перевести дыхание — вода была ледяная по сравнению с той, на площади. Я откинул назад волосы и огляделся, отжимая их, чтобы струйки не текли по спине. На веранде сидела Нора, смеясь. В руках у неё был учебник грамматики. Я помыл ступни, сполоснул тазик и подошёл к ней, положив локти на перила веранды.
— Что смешного?
— Вы,— она хихикнула снова, не умея остановиться,— вы были похожи на ёжика. В тумане.
Я представил себе это зрелище и тоже улыбнулся. Потом спросил, указывая на учебник:
— В школе учитесь?
— Какая тут школа? — она развела руками.— Школу я давно уже закончила в...— она вспомнила мою просьбу и промолчала.— Сейчас хочу стать писательницей.
Я развёл руками. Сестра по маразуму, как я говорил в таких случаях.
— И что? Легко даётся?
— Ну...— вот она — истинная скромность. Нора улыбнулась, давая понять, что не может определиться, что ответить.— Так себе.
Я сел на стул рядом, она уткнулась в учебник. Было приятно так сидеть, но мне нужно было чем-нибудь заняться, чтобы ночью не буйствовать, меряя шагами комнату, а лечь в кровать и заснуть. Как я уже знал из своего опыта: лучше пишется и спится только тогда, когда ты устал, что чёрт в аду, или тебя глубоко и далеко послали накануне. Измотанные нервы — вот главное в письме, по крайней мере я так считал.
— Может, вам по хозяйству помочь? — спросил я. Нора подняла глаза от книжки и посмотрела на меня исподлобья.— Нет, спасибо. Вы проявляете внимание?
На этот раз смутился я. Но не потому, что она задала вопрос напрямую, а потому, что она не умела учиться определять, почему люди делают так, а не эдак, спрашивала, вместо того, чтобы подмечать втихомолку. Уже в который раз такое случается. Обычно, людей это отпугивало. Я же, немного поразмыслив, заявил:
— А если и так? — хотелось немного пофлиртовать, если не удаётся заняться чем-либо другим.
— Мне это нравится,— она вздёрнула носик, и я подумал, что, если он растёт у неё от гордости, как у Буратино от вредности, то скоро будет мешать ходить. Но она казалась мне всего лишь маленькой девочкой, поэтому ей я мог простить и это. Она обвела взглядом садик, пытаясь найти мне занятие.— Хотя, можете порубить дрова и истопить баню.
Я посмотрел туда же, куда смотрела она так пристально, и увидел крепко сбитое глиняное зданьице, невысокое и очень уютное, как мне показалось. С той стороны, где сидели мы, у его стены были навалены бесформенной кучей чурки. Стоял топор, словно его кинули, не умея что-либо сделать. Я понял, что и она была бы не прочь помыться, но у неё не хватило сил или настойчивости, чтобы разделаться с ними. Ладно, буду думать, что она была слабой девочкой. Я подошёл к дровам, выбрал чурку потолще, поставил на попа и стал колоть остальные, ставя их на неё, рубя с плеча, с силой опуская топор. Дерево действительно было не из тех, что кололось легко, как берёза, поэтому с некоторыми мне пришлось повозиться, но я их разбивал по-деревенски, насаживая на лезвие, ударяя обухом по чурке. Обломки летели во все стороны. В конце я их собрал, сложил поленицей и спросил, когда мне можно начинать растопку. Оказалось, уже близится вечер. Отлично. Я отнёс в баню несколько охапок. Зданьице было внутри таким же, как и снаружи: маленькая печь, лавка, да два бочонка под воду, кадка с холодной водой, два окошка, смотревших на дом, и которые можно было затворить ставнями. Воду здесь не носили с моря или из колонки, чтобы она не была солёной; она скапливалась под дождём в различные ёмкости и огромный чан, что располагался на крыше бани, нагреваясь в солнечных лучах. Я проявил интерес и попробовал пустить струйку из крана, что вёл от чана наверху. Вода была еле тёплой. Пришлось всё-таки топить.
Когда я оставил печь нагревать помещение, дров больше не было. Я спросил у Норы, где она берёт чурки, то она сказала, что их привозят по заказу. Ладно, носить их не нужно. Я пошёл, собрал вещи: полотенце, трусы, тапочки-шлёпки, шампунь, бритвенные принадлежности. Бриться я не любил, но всё же заставлял себя терпеть это издевательство, царапая кожу станком. Нора, увидев меня со свёртком, рассмеялась и уткнулась носом в книжку: я ей кого-то напомнил. Уже начало темнеть, когда я спустился с вещами в сад, прошёл мимо Норы в баню, поэтому пришлось зажечь внутри свет — лампочку без абажура, очень часто меняемую.
Я разделся, набрал воды в тазик, стал ополаскиваться, потом намылил голову, смыл, расчесал волосы, намылил всё остальное тело и стал плескать понемногу воду, чтобы поскорее избавиться от ощущения скользкости. Немного поиграл мускулами, сочтя их недостаточно эффектными. Иногда мне хотелось быть красивым. Вытерся и присел на лавку, закурил. Так, потея, я мог бы сидеть целую вечность, стряхивая пепел в щели пола, стряхивая капельки пота со лба, если бы не заметил, что забыл закрыть окно. Нора сидела на своём стуле, но смотрела она не в учебник, а на меня, не удивленно, скорее — заворожено. Я задумался, как мне прореагировать, исчез из поля её зрения, пытаясь не подать виду, что заметил её взгляд. Дома я не стеснялся никого, мог разгуливать хоть голышом, ведь то был мой дом, где я и жил один, но в семье дети спали в майках. Как же они ведут себя здесь? Я решил, что прикрою ставни, когда стану одеваться. Так я и сделал: толкнул их, чтобы они непроизвольно закрыли ей обзор, оделся, побрился, морщась. Ни фига эти пены не смягчают кожу. И вышел к дому, неся в руке полотенце с завёрнутым в него шампунем и старым бельём, запихнул всё в сумку, повесил сушиться полотенце, сел за столик с томиком Эндрюс. Как я и предсказывал, следующей пошла мыться Нора. Она то и дело за чем-нибудь бегала в дом, закутавшись в полотенце, позволив мне оценить её ноги, на которые я поглядывал, прищурившись, как Иствуд.
Если описать отношение любого человека к противоположному полу, то получилась бы целая энциклопедия. Я же мог всё сказать в двух словах, за что меня часто ругали на сдаче сочинений: я относился ко всему спокойно, иногда, правда, надевая маску, чтобы поиграть с чувствами других людей. Нора, по-моему, хотела играть со мной. И я не знал, притвориться ли, чтобы игра продолжалась, или сразу откинуть от себя карты и показать так неприятный многим девушкам расклад. Решить такую задачку было мне не по силам, поэтому я игнорировал по большей части её поступки, иногда подхлёстывая на совершение новых. Все они обожают играть роль Лолиты, стоит только показаться на горизонте мужскому лицу, но это-то мне и не нравилось. Мне не нравилось слово «играть», мне не нравились исходы многих таких игр.
Наконец она вышла из бани в халате и, откинув назад свои непослушные волосы, сцепила их в конский хвост, отжала и отпустила болтаться всё такими же вредными. Сейчас она не смеялась, видя, что я на неё смотрю. А я смотрел, положив книгу на стол, обхватив колени руками. Она странно посмотрела на меня и крикнула:
— А баню так и оставить?
Нет, всё же она не топила её потому, что не знала, как это делается. Я поднялся со стула, прошёл к домику, посмотрел, что творится внутри. Конечно, можно было как-то использовать тепло, но угли уже прогорели, скоро в домике снова будет не жарко. Тогда я вышел и спросил, что она думает по этому поводу. Ничего она не думала, поэтому я успокоился и посмотрел вверх. Начало смеркаться; скоро закипит жизнь на берегу; люди будут ходить по бильярдным, кабакам и ресторанчикам, покупать сладости детям и любимым, целоваться на причалах. Я вздохнул, снова развалился на стуле, снова не зная, чем занять себя. Может, взять свою новую знакомую и погулять с ней по берегу? Существовал риск, что нас увидит Ромка, а по его мнению, Нора тянула бы, в крайнем случае, на троечку по пятибалльной шкале. Мне же что-то в ней нравилось, поэтому я, наплевав на риск, спросил её:
— Мэм, вы не заняты сегодня вечером?
— Вы меня куда-нибудь собираетесь пригласить, сэр? — спросила она таким же тоном, что мы рассмеялись друг над другом, почему-то сочтя это за хорошую шутку.— Валер, говори мне «ты», не так уж мы и малознакомы, да и, думаю, познакомимся ещё ближе.
— Отлично, куда пойдём? — спросил я, не показав и вида, что такая рассудительность меня немного озадачила.
Я ничего не знал о городе, поэтому считал своим долгом так спросить. Но Нора задумалась. Как я понял, она никогда ничего не решала в своей жизни, если не могла решить такую задачу. И если у неё до меня были знакомые парни, то она полагалась только на них. Но это были всего лишь предположения, поэтому я глубоко их запихнул и стал ждать ответа, в уме перебирая всё, что я знал о подобных городах: набережные, театрики на свежем воздухе, многая прочая. И, в конце концов, не вытерпев, спросил:
— Может, погуляем по набережной. Там должно быть много различных интересностей.
И она согласилась, метнулась в свою комнату — так ей не терпелось выйти в свет, а точнее — в приморскую ночь, под свет фонарей в ресторанчиках, под свет китайских фонариков на маленьких столбиках по обеим сторонам дороги, под свет луны над пирсом. Насчёт последнего я не сомневался, но дал себе зарок: меня туда силком не затащишь! Я посмотрел ей вслед, как развеваются полы скидываемого халатика, да закурил новую сигарету, отхлебнул воды из банки, которую предусмотрительно нацедил из колонки, пошёл одеваться сам. В сумке умещалось много чего интересного. Я всегда хотел как-нибудь избавиться от привычки забывать всякие мелочи, поэтому просто не выкладывал их из сумки. И многое из этого мне сегодня должно было пригодиться. Пытаясь найти что-нибудь под настроение, я надел новые чёрные джинсы, кожаный сюртук, который закрывал мне колени и сидел, как на Эдварде руки-ножницы, вместо обычных кроссовок нацепил невысокие сапоги. Наверное, девушки смотрят в зеркало, чтобы увидеть принцессу, а я видел в нём прекрасного принца. Представьте себе, я тоже хотел быть красивым, с той только разницей, что красота для меня — это, прежде всего,— обыденность. Помню, одна молоденькая прелестница одевалась, как в песне: «...мамина помада, сапоги старшей сестры...». Мне стоило больших усилий, чтобы объяснить ей простую вещь насчёт одежды, которую соблюдал: одевайся изысканно, но не перебарщивай. Честно говоря, на этот наряд я копил полгода, но надевал небрежно, не заботясь о его сохранности, и странная вещь — на нём не появилось ни одной царапинки за всё время, в течение которого я его носил. В таком виде я и вышел в сад. Нора. Что за дивный fiery fey fig был на ней в тот вечер. Я мог бы назвать ещё сотни f и ничего не описать тем самым. У маленькой fi был вкус. И такой кривой и глупой фразой закончу, не приводя в сравнение никого и ничего больше.
Здесь темнеет быстро. Солнце садится мгновенно, не давая мне ни шанса насладиться закатом. Но какая была луна! И пирс представился мне так ясно, что я чуть не упал с последней ступеньки лесенки, входя в садик, предлагая руку маленькой fi. И мы двинулись через площадь, такой обыденной нам показавшейся, к набережной.
Мы ушли от города достаточно далеко, когда я заметил тихий и маленький ресторанчик, несомненно, дорогой. Будто бы сойдя с ума, я повёл Нору туда. Красное и чёрное, лакированные тёмные столы, тяжёлые стулья; я пододвигал один для Норы. Подошла официантка.
— Что закажете?
Я подумал, что у них найдётся бутылочка малса. Она нашлась. Потом, я попросил два бокала и предложил Норе выбрать что-нибудь в качестве закуски, себе взяв тарелочку кальмаров под майонезом. Она пробежала глазами по ценам и скромно предложила заказать ей мясо в горшочке. Я не стал настаивать, чтобы она не мелочилась, но попросил две порции мороженого. Официантке скоро надоело бегать — так мы её замотали,— и она ушла насовсем. Я улыбнулся:
— Вот мы уже и стали вести себя по-хамски, ни капли не выпив.
— А это идея,— ответила с такой же улыбкой Нора. Она посмотрела на бутылку, словно та могла открыться от одного её взгляда. Я, всё ещё прощая ей такое нежелание что-либо начинать самой, откупорил вино, налил по полстакана (сначала немного себе, чтобы кусочки пробки не мешали ей). На столе уже лежала пепельница, поэтому я облегчённо вздохнул, избавившись от лишнего общения с персоналом.
— Ты часто бываешь здесь? — спросил я Нору.
— Брось, ни разу.
— Да? — недоумённо поднял брови я.— Жить на море и не бывать на набережной. Никогда не думал, что такое может быть. В детстве, бывая на побережье, я мечтал всегда остаться навсегда, чтобы не вылезать из воды и поедать мороженное тоннами, потом получал в подарок обгоревшие плечи и оставался под домашним арестом. А почему?
Она посмотрела на луну, задумавшись о чём-то очень глубоко. Вино лежало на дне её бокала мёртвым грузом, я, откинувшись на спинку стула, наблюдал за движением её глаз, пуская дым в сторону. Наконец она повернула лицо ко мне:
— Я приходила купаться в гавань. Там, за поворотом горы, так чудесно. В воду впадает ручей, очень горячий, поэтому вода там тёплая и приятная,— сказала она, как в полусне, потом добавила намёк: — Туда идти всего пять минут.
Слишком пошло было бы признаться, что я его понял, поэтому я промолчал, скрестив ноги, посмотрел ей в глаза. Она спрятала их, как прятала всегда, и попробовала вино на вкус, поводила язычком по губам.
— Прекрасное вино. Можно взять его с собой в гавань.
Наконец-то она стала что-то решать. Может, она и решала раньше, но стеснялась меня. Мы доели с некоторой поспешностью закуски, я воткнул пробку в горлышко, чтобы не расплескать драгоценный напиток, потом затушил сигарету, поднялся, подал ей руку, и мы пошли дальше, обращая на себя восхищённые взгляды, которые льстили ей и не мешали мне.
Зайдя за поворот, о котором она говорила, я понял, что это место станет моим любимым. Полутьма, скрытая луна за высокой горой, не потревоженная никем природа. Я посмотрел на тропу, по которой мы пришли, и понял, почему Нора любила это место — здесь никого не могло быть чужого, нам ненужного, нам мешающего; все голоса, все лица остались там, на набережной, мощённой кирпичом; люди боялись уходить далеко от искусственных фонарей и ламп. И я допустил малодушие — мне показалось, что в море плывёт Нора, нагая, чарующая. Я скинул наваждение и нашёл два камня у самой воды, сел на один, поставил вино рядом. Бокалы взять даже на пару минут мне не разрешили, как бы я не настаивал, но удалось купить два пластиковых стаканчика, в которые я и разлил вино сейчас. Нора присела рядом.
— Искупнёмся? — спросила она, отпив вина. Поражаюсь, как она могла держать себя в руках и не ласкать горло напитком до тех пор, пока не кончится бутылка.— Смелей.
Я снял сюртук, кинул его на камень. И Нора стояла уже в одних только джинсах и блузке. Я кидал на неё тайком взгляды, пытаясь не только определить, в каком виде мы будем купаться, но и насладиться тем, как она раздевается. Боже, я не мог устоять перед этой наивностью. Но потом опомнился и прыгнул в воду ни в чём, не замечая Норы. И вода понесла меня. Она действительно была тёплой и мягкой. Я нырял, выпрыгивал над ней, как дельфин, снова погружался, ложился на спину крестом, переворачивался с бока набок — отдался стихии. Когда я устал, ко мне подплыла Нора и тронула за плечо.
— Нравится?
— Очень. Буду приходить сюда каждую ночь,— сказал я, повернувшись к ней. Маленькая fi превратилась вдруг в девушку из блестящего алебастра. Я видел её грудь, её красивый живот, руки, пальцами загребающие воду, и, чтобы опомниться снова, ушёл под воду, где сел на дно и осмотрелся по сторонам, ища берег, к которому решил плыть. Но она нагнала меня и здесь, села рядом. Я посмотрел ей в лицо. Что же ей надо было тогда, кроме наслаждения едой и вином, морем и разговорами? Я отвёл глаза и закрыл их, оставив волосы развеваться по течению. Когда я выбрался на берег, то она лежала на камнях, уложив их так, чтобы не оставалось синяков. Она тоже была нага. И я понял, что она, как и я, не испытывает никакого смущения, но и не хочет использовать это. Я сел рядом и уставился в край моря, достал сигареты и закурил. Странный запах и вкус у того табака, который проникает в лёгкие, отгоняя морскую воду из носа, смешиваясь с ней. Никогда я не курил кальян, но, должно быть, ощущения схожи.
— Ты очень странный человек,— сказала она. Чёрт возьми, сколько раз мне так говорили. И я никак не мог понять, почему. Может, я действительно странен, но слова — это вместилище для желания, поэтому нужно было преследовать какую-то цель, чтобы так говорить. И пока я мучил голову этой загадкой, Нора успела подтянуть к себе мою рубаху, тоже чёрную, да закурить, как и я.
— Зачем ты это спросила? — решил я пуститься во все тяжкие, не замечая, что сам недавно обвинял её в прямоте.
Она повернулась на бок, подложив руку под голову, посмотрела на мою фигуру на фоне неба, выпустила дым.
— Ты не пристаёшь ко мне.
— Держу себя в ежовых рукавицах,— честно признался я, тут же сообразив, что прозвучало это как ещё один ход «цилиндром» по периметру игры под названием флирт, очень похожей на «Монополию», имеющей тот же результат.
— Зачем?
Я умоляюще посмотрел на неё. Потом посмотрел тоскливо. Она смотрела — это я знаю,— но я не видел её глаз в тени, видел подбородок, положенный на локоток, волосы, падающие волнами по обе стороны овала головы, и мне казалось, что она изучает меня. Но подопытным кроликом я не был. Она забыла про сигарету, всё смотрела и смотрела. И тут я понял, что её «башмачок» из всё той же «Монополии» шагнул и попытался купить ещё один замок. И я его продал, когда наши руки, перешагивая с пальца на палец, наподобие маленьких человечков, встретились. Я его продал, когда убрал свою руку, повалился на живот, уткнув голову в скрещённые руки. Не знаю, что подумала она, но для меня это движение было приглашением перевернуть меня, обнять. Я не хотел сейчас ничего делать первым, но грудь рвало на части, и только не видя ничего вокруг, я мог сконцентрироваться хоть на чём-то, не входящем в мои мысли, которых, по сути-то, и не было.
Через некоторое время я понял, что обсох, стал одеваться. От булыжников всё же остались следы, но я, как мне свойственно игнорировать множество вещей, на них не обратил внимания. Она тоже оделась, видя, что я уже допиваю вино, отняла бокал, осушила.
Мы пошли домой уже не под руку. Я пинал камушки. Она смотрела под ноги. И, добравшись, я скинул с себя всё, расстелил кровать и лёг, потушив свет. Как-то всё успокоилось. Наверное, это влияние южных тёплых и ласковых ночей. Я заснул.
Проснулся я странно рано. На улице было ещё темно, даже фонари на площади уже не горели, хотя им полагалось гореть до самого конца света. И я услышал, когда сонно одевался, чтобы выйти в садик и найти воду в банке на столе, я услышал чьи-то голоса на веранде. Один принадлежал Норе — это я знал точно,— а другого я не уловил. Это был голос девушки, но старше и солиднее казался он мне. Я на всякий случай одел ещё и халат. В халате и джинсах, босиком.
На веранде сидели две девушки. Почувствовав, что я тоже вышел в сад, они обернулись, и та, которую я не знал, обмерила меня с ног до головы изучающим взглядом. Я присел на перила и взял банку с водой, напился.
— Это Валера,— объяснила моё появление Нора.
— Оч приятно,— нетрезво произнесла та, другая, и представилась сама: — Вера.
Я улыбнулся и снова приложился к банке. На столе стояли бокалы с вином, под ним расположилась батарея пластиковых бутылок с ним же. Ясно, что за разговором шла дегустация разных сортов. Я закурил и попросил себе тоже налить. Мне дали полстаканчика «Чёрного доктора», да попытались втянуть в беседу, как новоприбывшего к костру путника.
— Надолго к нам? — осведомилась Вера.
— Пока не надоест, или не выгонят,— сказал я.
— Неужели на всю жизнь?
Шутка была интересной. Такие приходят в голову только людям с чувством юмора. Вера такой не казалась, хотя кто их знает, этих ненормальных. У неё были тёмные каштановые волосы, уложенные назад в крендель, тяжёлые очки на переносице и губы, на которых были видны следы от губной помады, не так давно стёртой тыльной стороной руки. Она была немного крупнее тонкой, как спичка, Норы, носила халат. Кто она? Неужели в халате можно ходить по городу в гости? Или она тоже здесь живёт? Я посмотрел на небо, подумав, идти ли мне спать, но откинул эту мысль, присел на свободное место. Эндрюс лежала там, где я её оставил, совершенно о ней позабыв. Вера перехватила мой взгляд:
— Это ты читаешь?
— Да,— я понял, что сейчас меня будут опрашивать по всем статьям. Понял я так же, что Нора многое ей рассказала о моих странностях.— Если хочешь, то бери почитать. Я уже второй раз её перечитываю.
Книга так и осталась нетронутой. Я решил, что Вера заберет её, когда будет уходить.
— Может, поиграем в карты? — спросила Нора, попытавшись хоть чем-нибудь занять нас троих.
— В какую игру? — спросил я, недолюбливая «дурака», обожая преферанс.— В преферанс?
— Конечно,— ответила Вера. И мне показалось, что сейчас роль хозяйки играет она. Эту роль я поначалу приписывал Норе, но, считаясь с её нерешительностью, можно было сказать, что дом пуст, а она — всего лишь кошечка, которую пустили погреться добрые дети, а потом они куда-то ушли.— Преферанс я люблю.
Нора поднялась, не поправляя халатик, под которым ничего не было, побежала в дом. В её руке я заметил книжицу в суперобложке, которую до того она держала под столом, чтобы я не заметил. В голове появилась дурацкая мысль: посмотреть украдкой эту книжку, когда Норы не будет в доме. Вслед за мыслью появилась Нора с колодой, ручкой и тетрадью.
— Кто будет записывать? — спросила она, садясь за стол и убирая шестёрки из колоды.— Я не умею.
Я предложил свои услуги и расчертил поле на троих, играть решили до двенадцати. Карты раздали, я, не смотря в них, налил себе без спросу ещё вина, выкинул сигарету.
— Кто что скажет?
— Я пас! — воскликнула Нора, расстроившись почему-то. Вера тоже спасовала. Я взял «на раз», потом, рассчитывая взятки, спросил:
— Нор, почему ты такая? Грустно стало? Десятерная,— и положил карты на стол. Нора подняла их, просмотрела, смешала все и стала рассеяно тасовать. Я записал себе десяточку и посмотрел на неё, склонив голову на бок.
— Так, одна история случилась,— сказала она таким тоном, что у меня бы пропало всякое желание продолжать разговор, если бы я не любил истории, поэтому я попросил её рассказывать дальше. Она закурила и медленно, выдавливая и обдумывая новые фразы, заговорила: — Переспала я с одним парнем. И у нас вышла неурядица. Резиновый друг порвался. Я думала, что беременна, потом, конечно, выяснилось, что это не так. И приходили вчера утром его друзья. Говорили, что я такая сволочь. Я же хотела оставить ребёнка. Знаешь, я же, сделав аборт, могу совсем остаться без детей.
Из этой сбивчивой, вымученной, некрасиво рассказанной истории, было понятно, что говорили друзья того подонка. И я сказал единственное, что говорят в таких случаях:
— Ты правильно сказала.
И она, раздавая карты, ещё несколько раз повторяла по-разному:
— Если я сделала бы аборт, то больше не смогла бы иметь детей.
Я смотрел не на неё. Я наблюдал за Верой. Она сидела, курила, и я видел, что она тоже была среди них. Как тошно всё это. Ладно, чтобы отвлечься, я посмотрел в карты, объявил:
— Пас.
Вера опомнилась и попросила поставить какую-нибудь музыку. Нора вынесла на веранду магнитофон, стала рыться в кассетах.
— Можно, я поставлю своё? — спросил я. Им было интересно, что я слушаю, поэтому они разрешили мне достать «Домой» Дягилевой. Такого они ещё не слышали. Должно быть, здесь и Высоцкого не часто ставили. Но the Doors среди кассет Норы я видел. Но все они были заполнены только популярными песнями, не сосредотачиваясь на каком-нибудь отдельном исполнителе. Видно, к ней часто приходил кто-нибудь, и она ставила музыку по заказу. Надорванный голос Янки им понравился. Так кассету оставили играть. В это время я закрыл их обеих и выпил стакана два вина.
— Ещё партию? — спросила Вера, но Нора покачала головой:
— Лучше посидим, послушаем.
Я спустился в сад и там сел под деревцем. Они переговаривались, особо не смотря в мою сторону. Мне было интересно, о чём они болтают, но я не подходил ближе, чтобы разговор не закончился. Я скрестил руки над коленями, опустил голову, закрыл глаза. Так я и сидел, пока меня не позвали:
— Валер?
Я подошёл к ним, облокотился на перила:
— Что?
— Ты так там сидеть и собрался до утра? — Вера смотрела мне в глаза, играя с помпоном на конце пояса от халата.
— А что? Есть предложения? — я устало посмотрел в ответ.
— Нет, ты можешь замёрзнуть.
— Отчего такое внимание? Неохота труп убирать из сада? Ладно, вы как хотите, а я намерен идти спать и не выползать из кровати до обеда,— сказал я и отправился к себе, плотно затворив дверь. Музыку сделали потише, когда переворачивали кассету, но слов было всё равно не уловить. Поэтому я и не стал обращать внимание на тему их беседы, включил настольную лампу. Спать, честно говоря, не хотелось. Я оглядел полки, но ничего не нашёл на них путного, достал из сумки Кортасара и начал чтение, нагишом развалившись на кровати, вытянув спину. Свет на веранде горел ещё с полчаса, потом потух и я услышал, как они поднимаются на второй этаж. Какое мне дело? Я взглянул на часы, отметив, что проспал тогда всего-то пять часов, потом хмыкнул самому себе и продолжил чтение. Но после пяти-шести строк отложил книгу. Как-то не шло.
Открыв окно настежь, я залюбовался темнотой улицы, не так давно заполненной людьми и торговцами. А рядом начиналась стена, отгораживавшая садик. И меня потянуло на неё забраться. Я надел штаны и вылез в окно. Я любил высоту и ориентировался в пространстве, что твоя кошка. Со стены было видно звёзды, луну и... комнату Норы в свете лампы под потолком. Комната напоминала мне ту, в которой я теперь жил: всё те же шкафы с цветастыми корешками книг, стол a la pitbull, кровать. Нора стояла перед зеркалом. Она была нага и любовалась собой, приподнимая непослушные волосы. Она вертелась из стороны в сторону, не в силах оторвать глаз от своего отражения и делая танцевальные па. Я отвёл взгляд от этого тела, словно выточенного из куска бирюзы, сел в позу орла и закурил, постаравшись, чтобы зажигалка щёлкнула как можно громче.
— Привет,— она прислонилась к окну, открыв его. Она уже накинула халат, в спешке забыв заправить пояс.— Что ты тут делаешь?
— Сижу,— просто ответил я.— А это твоя комната?
Она махнула рукой:
— Залезай сюда.
Я прыгнул на стену, подтянулся и в тот же миг сидел на подоконнике, осторожно опустил ноги и выпрямился.
— А у тебя ничего.
— Бардак,— дала название этому «ничего» Нора.— Извини, не прибираюсь. А что ты делал на стене? Только честно!
— Сидел. Люблю высокие точки,— я сделал страшные глаза.— С них приятно падать.
Она засмеялась, потом закрыла рот, словно боясь, что кто-нибудь услышит.
— Что такое?
— Сестра уже спит.
Дак вот кто такая Вера. Сразу вспомнилось, что Нора говорила о приезде родителей. Но Нора объяснила:
— Она приехала сказать, что родители будут только на следующей неделе. Так удивилась, что я нашла всё же жильца. И ещё больше, когда тебя увидела.
— И что она обо мне думает? — спросил я, не понимая последней фразы.
— Ну, это не мои секреты.
Я почему-то не стал спрашивать её дальше о Вере, но повисла неловкая пауза. Я стоял в её комнате посреди ночи — слишком неловкая пауза. Но она села за стол, немного нервно и быстро, и что-то начала писать. Я попытался подглядеть, но был отстранён.
— Прочтёшь у себя. А теперь полезай.
Я покорно сел на подоконник и, козырнув на прощание, сверзился на стену, перепрыгнул к себе в комнату. Какие-то письма. К чему такие предосторожности? Я сел за стол и развернул послание, попытавшись немного успокоиться после такой спешки, похрустел суставами и стал читать.
«С чего начать? С самого твоего прихода? Да! Когда я увидела тебя внизу, под балконом, то почувствовала что-то непонятное. Смешно. Люди краснеют, когда говорят такие слова. Я хочу почувствовать твою силу, твоё тело... Может это неправильно? Нечестно по отношению к Сашке? Может, мне следует прогнать тебя? Нет, ничего не знаю, не знаю, что мне следует делать. Хоть ты подскажи».
Я свернул листок, скривил губы. Девочки, мальчики — все чего-то не знают, спрашивают. А как я могу знать, что ей делать. Конечно, я бы не отказался с ней переспать, не отказался бы гулять с ней, но мне всегда получалось возбудить во всех девушках чувства к себе так быстро. И эта быстрота мне была противна. А сейчас был как раз такой момент. Что-либо ответить? Так я только заставлю её послушать меня, или не послушать. Ненавижу заставлять. Вариант: пусть мучается и решает сама. Но отец мне давно говорил, что этот путь чреват. Я закинул ноги на стол, взял одну из своих тетрадей-дневников и положил послание между двумя листами. Я продумал все варианты и начал писать ответ. НЕТ, Я САМ НЕ ГОТОВ! Сложив листок в самолетик, я высунулся из окна и отправил его к ней на балкон. Послышался шорох, Нора перегнулась через ограду и увидела меня. Я скрылся. И бухнулся со всего размаха на кровать, попытавшись спрятать лицо в подушку. Сердце бешенно колотилось. Я всё ещё боролся с сомнениями. Какая-то часть меня говорила, что я поступил неправильно. А в целом всё выходило как в той фразе: пришёл Магомет к горе и не знает, как на неё забраться. Я хмыкнул, её вспомнив, достал вино из-под стола и отхлебнул из горлышка, внезапно заметив, что стало светлеть. Спать я уже не хотел, поэтому посмотрел на часы, вышел в сад, стал умываться под колонкой, открыл захваченный с собой пакетик с принадлежностями, почистил зубы, побрился, закрыл кран. На балконе, что нависал над верандой, стояла Вера с полотенцем через плечо. Ещё одна, подумал я и отправился на площадь за сигаретами.
И в воротах столкнулся с Ромкой так внезапно, что чуть не упал, отшатнувшись. Он стоял, прислонившись к столбу у ворот, и смотрел, как умывается Вера. Одет он был как всегда просторно, что напоминало мне о его рэпперском прошлом, да смолил сигаретку. Мы расцеловались.
— Как дела? — спросил он, явно немного с намёком, всё ещё смотря мне за спину.
— Как ты меня нашёл?
— Видел недавно, как ты, Ромео в спортивных портках, по карнизам лазишь. Мы на той стороне площади квартиру снимаем,— объяснил он и ткнул пальцем в дом, чьи окна располагались как раз напротив... окон Норы. Теперь понятно, как он меня обнаружил. Конечно же, лупился в комнату Норы, когда она вертелась перед зеркалом.— Куда собрался?
— За сигаретами. Ты, кстати, что куришь? — спросил я. Он продемонстрировал мне обычный для него «Честер». Я взял одну сигарету, закурил от предложенной зажигалки, но купил себе любимый «Житан» в только что начавшей работу палатке, спрятал пачку в карман.— Пошли, пробздимся,— и потащил его на набережную.— Как у тебя-то дела? Когда приехали?
— Вчера вечером. Мать всё волновалась, как ты устроился. Вот, сказал ей, она и успокоилась.
— А отец?
Тут Ромка замолчал и уткнулся в землю носом. Об отце он говорить не хотел, стеснялся меня. Батяня не был мне родным, да возненавидел за ту самостоятельность, с которой я решил начать свою жизнь. Да и Ромка не был мне родным братом. Просто две семьи слились в одну, как раз тогда, когда я закончил копить деньги на своё личное дело — хотел издать свои работы.
— Ладно, очнись, пошли, развеемся,— сказал я, ободряюще.
— А почему ты девушек с собой не взял? — спросил Ромка, всегда нервничая на их счет. Я отвесил ему шутливый подзатыльник:
— Ты всё о бабах да о бабах. Давай, лучше, побродим так, мужской компанией. Во! — ткнул я пальцем в зал игровых автоматов и выкинул окурок в мусорку рядом с ним.— Сейчас увидишь, как работает профессионал.
Я всегда знал, когда мне будет везти, а когда просажу все деньги. Сейчас я мог рисковать, закрыв глаза. И я купил жетончиков, сел за «однорукого бандита», опустил их в слот. Барабаны бешено закрутились. Быстро выскочили три «семёрки». Вот это я называю удачей. Я только протянул руку к кнопке, чтобы снова запустить их бешеную карусель. Но главное — забрать деньги вовремя. И я отдернул её, как обжёгся. Нет, нельзя слабовольничать. И забрал деньги сразу же.
— Сколько? — спросил всё ещё куривший на улице Ромка.
— Умножь jackpot на пять,— сказал я и помахал заработанной тысячей перед его носом. Он попытался их поймать, но у меня реакция была лучше.— На тебе должок. Ты мне бутерброды покупал, помнишь? Пошли, выпьем пива в бильярдной.
— А поиграем?
Я несколько сурово посмотрел на него:
— Я играю на деньги, ты знаешь. Иначе могу потерять стиль. Ты получаешь на карманные расходы? — спросил я и посмотрел на вытащенную из кармана десятку, смягчил условия: — Проигравший оплачивает партию. Ну а пивом угощаю просто так,— добавил я, чтобы успокоить его. Ромка же в этом не нуждался, несясь к бильярдной на всех парах. Сели рядом со столами, чтобы понаблюдать, как играют люди, выпить спокойно пива, расслабиться на минутку. Я ещё не мог отдышаться после выигрыша, хотя знал, что выиграю. Так бывает со мной во всех областях жизни. Итак, мы потягивали янтарный напиток, мне захотелось расспросить Ромку, как всё-таки обстоят дела дома. Я хотел прийти в семью и быть встреченным объятиями, а не руганью.— Ты говорил, что мама волновалась. Почему?
— Прикинь, нас обокрали на станции.
— Ё моё! И на сколько?
— Спёрли сумочку у Саши. Она в слёзы кинулась. Дура! Из-за какой-то расчёски плакать.
Я не любил, когда Ромка так отзывается о моей сестре, но понимал, что, если бы я не ушёл, то говорил то же самое. Саша была слабоумной, но мать не хотела отдавать её в клинику. Ох уж эти матери. Но и я не хотел этого, подчиняясь какому-то внутреннему чувству. Может, из-за того, что мы были гораздо больше, чем брат и сестра? Не знаю.
— Это ты зря. Расчёску я ей подарил.
Ромка посмотрел на меня, подняв брови, сделав жалкие глаза. Он понял, что допустил промашку.
— Извини,— пролепетал он, внезапно став таким мелким, что я простил. Но всё равно я бы простил ему это, ведь всегда прощал всё своей семье.— Пошли, поиграем?
Я обмазал меловой пылью левую руку, выбрал кий. Столы были американского образца, поэтому проиграть я не боялся. К тому же мне сегодня положительно везло. Играли молча, допивая уже третью кружку за всё время. Сделав его со счётом четыре-один, я предложил разойтись. Мы побрели домой. По дороге я купил пакетик с козинаками, настолько липкими, что они растекались по пальцам. Ромка от угощения отказался.
— Ну, пока! — я протянул ему руку.— Заходи как-нибудь.
Он чмокнул меня в щёку и упрыгал. Я же повернулся и двинул к дому. В садике никого не было. Похоже, Нора и Вера тоже ушли гулять. Я прошёл мимо вишен на веранду и сел за стол, увидел, что книги уже нет. Магнитофон стоял под столом. Я включил его. Кассету девушки так и не поменяли. Что делать? Я рассеяно достал козинак и погрыз. Вкусности и сладости я обожал.
— Привет,— сверху свесилась вниз головой Вера. Она ещё не просушила волосы, которые спутанными макаронами свалились мне на плечи. Я поморщился и отодвинулся, посмотрев на неё.
— Привет,— всё ещё рассеянно махнул рукой я.— Где Нора?
— Спит ещё. А ты как погулял?
— Нормально.
Она спустилась и села рядом, попросила сигарету. Она была в спортивном наряде: чёрных лосинах, таком же топике, очках. Мне она напоминала стальных арийских женщин, или же — инструктора по тяжёлой атлетике. Человек воистину преображается, одевая на себя нечто новое, в чём его ещё не видели. Я открыл пачку, угостил её.
— Козинаков хочешь?
— Нет, спасибо. А кто это был с тобой?
— Брат.
— То-то вы так целовались,— она по-дурацки глупо хихикнула.— Ты из этих?
— А что? — наклонив голову, игриво и, кидая взгляды на её ноги, спросил я.— У тебя были какие-то планы?
Она откинулась на стуле, потянулась и, улыбаясь, шепнула:
— Да. Знаешь, пошли, побегаем в парке.
— С удовольствием. А там бадминтон есть? — сказал я, желая устроить себе сегодня праздник тела.— Есть? Тогда подожди, я переоденусь. Ракетки брать свои?
Она ответила, что это лишнее, и я умчался, чтобы нацепить на себя хипповские шорты, до дыр заношенные, вместо тяжёлых шароваров.
И мы побежали. С заднего двора был выход сразу в парк, где возвышались сплетения вереса над нашими головами, а на полянках валялись усталые люди, зашедшие в тень, и резвились беззаботные дети. Когда я выбежал из-за кустов, что отделяли дом от парка, то не почувствовал изменения почвы под ногами. Так оно и было: никакого асфальта, только земля, немного присыпанная галькой. Мы в шутку встали в стойку, потом, когда я крикнул «Старт!», побежали. Она была на корпус впереди, что бы я не предпринимал, и я понял, что можно поспорить, кто из нас победил бы в борьбе. Я сказал ей об этом. Она рассмеялась:
— Можно попробовать.
И мы пошли на площадку, сели на маты, чтобы передохнуть. Я закурил, предусмотрительно взяв с собой пачку. Вера же опять была без сигарет. Могла бы и взять из комнаты, пока я одевался. Мы покурили, потом я встал и предложил начать. Сразу я занял верхнюю левую позицию, широко раскинув руки. Она же решила действовать силой, не уклоняясь от выпадов, но отклоняя их жёсткими блоками. Тогда я стал запудривать мозги, делая ложные удары, обманки, да подсечки. Вскоре я сидел на ней, удерживая на лопатках. Она постучала по мату рукой:
— Сдаюсь.
Я подал Вере руку, чтобы помочь встать, но она только увлекла меня на землю ловкой подсечкой. Теперь мы лежали рядом, стараясь отдышаться и прекратить этот глупый смех.
— И всё-таки, почему вы так целуетесь? — спросила она серьёзно, прямо как репортер.
— Хочешь узнать? — ответил вопросом на вопрос я, наперёд зная ответ. У Веры не было понятий о скромности. Её хватало только на то, чтобы пытаться скрывать свои желания за игривым тоном своей речи. И когда она ответила, я уже подавал ей во второй раз руку. Теперь она поднялась и повела меня, будто бы я не дошёл сам, или мог сбежать, куда-то в сторону от дороги. Когда мы зашли в чащу, слева от которой стоял корт, то оказались около маленького домика. Он был немного вычурен, в отличие от остальных, покрашен в синий цвет, а на крыльце стояла неумелая копия Венеры. Я даже хотел пошутить на этот счёт, но опомнился и спросил:
— Что здесь?
— Бабушка жила, потом дом стал моим. Заходи, открыто,— пропела она, предчувствуя то, что должно случиться. А дверь действительно была открыта, я толкнул её и вошёл в такое же маленькое помещение, каким представлял себе потроха этой конуры. Кровать два метра на два, стол (кстати, неизменный для этого семейства), стопка газет в углу.— Тут давно никто не бывал. Хотя, я тут держу всегда...— сказала она и достала из стола пакет с чем-то, отдалённо напоминающим перемолотый в зубной порошок пирог. Я чмокнул губами.
— Что это?
— Торт,— пожала она плечами.— Хочешь?
Я культурно отказался от угощения, не очень-то хотелось забивать рот всухомятку пирогом, да ещё неизвестно какой давности. Она и бровью не повела, убрав всё обратно. Я сел на кровати и закурил, подумав, что будет дальше. Вера собиралась просто потрахаться. Мне же такое никогда удовольствия не доставляло. В голове возник план. И как раз вовремя — потух свет. Я потянул её к себе и стал поглаживать волосы, распустил её «крендель» на затылке, стащил очки. Она кинула меня на спину и стала расстёгивать рубашку... Господи, как же она орала, почувствовав под ней две аккуратные груди. Я сел на кровати, попытался её обнять, но Вера сопротивлялась.
— Ты кто? Женщина? Гей?
Меня прорвало. Как же я заржал, превращаясь обратно. Вот те на. Ну и реакция. Она вскочила, врубила свет. Я тут же застегнулся, пряча то, чего уже не было.
— Что ты смеёшься? — спросила она, прижимаясь к стене. Глаза у неё были размером с тарелку каждый. И я никак не мог заглушить смех.— Кто ты?
Я наконец успокоился и только немного хихикал.
— Приколист,— фыркнула она и тоже унялась после того, как я показал свою грудь, мужскую, какую она видела, когда я умывался сегодня утром.— А я уж подумала.
— Глупышка. Лучше оставим на потом. Ты извини, я не могу по-другому объяснить. Мне не очень хочется сейчас. Пошли домой,— я поцеловал её в губы и повёл под руку по парку.— А что за книгу вчера Нора прятала?
— Какую книгу?
— Это большой секрет? Ту, что она уносила, когда начали играть в преферанс.
— А! Так, ничего особенного.
Но я стоял на своём:
— Тогда расскажи.
— Она спрашивала, не могу ли я... научить её чему-нибудь... в этом смысле.
— Ясно,— я улыбнулся.— А обо мне она ничего не говорила?
— О тебе? — Вера выказала удивление.— Ничего особенного. Так, говорила о...— она замялась.
Мда-а, вытянуть что-либо из Веры было сложно, но как мне хотелось знать всё, найдя в себе силы успокоить своё любопытство. В голове, как в теории вероятности второго семестра, крутились три версии: Вера хотела отвоевать меня у Норы (сильное у меня самомнение); Вера просто давно не была с мужчиной (вот здесь я мыслю чисто по-своему); я чего-то ещё не знаю. Ой! Я вспомнил внезапно, что ничего так и не написал вчера. С чего бы это? И как-то лениво было садиться за письмо сейчас. А ведь совсем недавно я мог заставить себя писать каждый день отведённые графоманские две тысячи слов... Плевать!
Мы дошли до дома очень быстро. Я сразу скинул рубаху и сунулся под колонку, чтобы привести себя в порядок. Как же хорошо было потрястись по парку, полностью измотаться. Вера тоже ждала своей очереди, сидя на стуле. Над верандой показалась Нора. Она держала в руке мой пакет с козинаками.
— Привет.
Я оторвался от колонки, пустил Веру. Она скинула топик и встала под струю воды, взвизгнув,— вода, как всегда, была холодной. Нора спустилась, села рядом.
— Любишь сладости?
— Да. Не против, что я взяла немного?
Я покосился на остатки. «Немного» означало «почти всё», но я сказал, что не против.
— Как дела?
— Бегали по парку,— я снова взглянул на Веру, ожесточённо боровшуюся с напором воды.— Всё отлично, только устали. Завтра родители приедут?
— Ой, а что завтра?
— Понедельник.
— Должны приехать,— равнодушно пробормотала она. И чего она тогда так удивилась вначале? Я откинулся на стуле. С моих волос капало на пол, но Нора ничего не сказала на эту тему.— Вера опять будет жить у себя в домике. Она тебе его показывала?
На что это она намекает?
— Да. Она всем его демонстрирует?
Оказалось, что всем. Ну и порядочки у них. Я протянул руку под стол и достал вина, налил в стаканчик, которые, казалось, никто и не уносил, будто это считалось ненужным занятием. К нам присоединилась Вера, отжимая волосы.
— Про что это вы так шушукаетесь? — спросила она с наглой улыбкой и тоже взяла себе вина.
— Вечер уже. Я скоро уйду, если придёт моя сестра, то пусть у меня переночует. Вы не против? — спросил я, намечая большие планы на весь оставшийся вечер. Какой же я авантюрист в душе! Кошмар!
— А куда ты? — спросили они хором, словно уже что-то наметили на оставшуюся часть вечера.
— Дела тайные. А вам, маленьким девочкам, о них знать не положено,— сказал я с улыбкой и посмотрел на небо. Так оно и было: начинало темнеть с угрожающей быстротой. Я полетел к себе, взял два комплекта одежды: мужской и женский. Вера и Нора опять о чём-то переговаривались на веранде, снова шепчась. Я вышел с пакетом вниз.— Ладно, я пойду. Не скучайте.
— Пока,— так же хором донеслось мне в спину. В тоне я уловил нотки раздражения, словно на мой уход они сердились.
Теперь я искал место, где мог спокойно преобразиться и переодеться в дамское. На набережной был выступ над пляжем, который одновременно служил прибежищем для торговцев и местом, где купальщики надевали все свои причиндалы. Там стояло несколько разноцветных домиков, сваренных из листов железа. Я, протиснувшись мимо бабуси, торговавшей книгами, направился к одному из них. Там, захлопнув за собой дверь — зрелище не для слабонервных, я переоделся, распустил конский хвост, накрасил губы, смотря в зеркальце — слава Богу, ещё не было слишком темно,— сделал маникюр, подвёл глаза. И уже через полчаса был во всеоружии, направляясь обратно.
У ворот я отдышался, сбавил шаг и вообще остановился. Не всегда у меня получалось сразу войти в образ. Надо было не только говорить «я пошла», но и мыслить по-женски, что немного сбивало. Я вошла в ворота. Девушки всё так же сидели за столом, попивая красный портвейн. За полчаса их должно было уже развезти по полной программе. Я поздоровалась, оглядываясь, словно кого-то ища.
— Привет,— они даже не взглянули в мою сторону. Как же их не обкрадывают с таким пофигизмом?
— А где Валера? — спросила я как можно дружелюбней.
Они покосились на меня, потом Нора улыбнулась приветливо:
— Ты, должно быть, его сестра? А он уже убежал куда-то. Говорил, что можешь остаться на ночь в его комнате,— протараторила она и снова занялась вином.
— Я вижу, он неплохо устроился. Кстати, я — Валерия,— я улыбнулась, предчувствуя эффект.
— Ой, а вас что зовут одинаково?
— Родители пошутили. Мы же близняшки.
Они недоверчиво осмотрели меня с ног до головы, не признавая во мне копию. Я действительно изменила не только пол, но и некоторые черты лица, сделав волосы темнее, убрав синеву над верхней губой и на щеках, вытянув подбородок. Но они очнулись от первого изумления и представились.
— А он ничего не оставлял?
— Нет. Да ты присаживайся,— Сказала Вера, пододвигая стул ногой. Я села, одёрнув длинную юбку, чтобы не путалась между ног.— Он ничего раньше не говорил, что у него есть сестра.
— А когда он приехал?
— Вчера. Ещё брат его здесь.
— Ромка тоже здесь живёт?
— Нет, но заходил утром. Они по набережной прогулялись, да исчез,— говорила Нора, пытаясь рассказать вообще всё. Наверное, будет и меня расспрашивать о многом.— Хочешь к нему сходить?
— Пожалуй, нет. Я кину вещи, потом вернусь,— я указала на пакет, в котором лежал мужской наряд. Когда они кивнули, я отнесла вещи, вернулась.— Вы вечер где собрались провести?
— В общем-то, идей у нас нет,— ответила Вера за Нору тоже.— А ты что скажешь?
Я улыбнулась таинственно и предложила:
— Найдём кого-нибудь, кто сможет нам приличный ужин оплатить, да повеселимся!
— Это как? — спросила Нора, побледнев.
Когда я научусь говорить всё так, чтобы меня не понимали превратно?
— Я подлижусь к кому-нибудь в самом дорогом ресторане этого города, он и заплатит. И ничего такого!
Они переглянулись. Мне уже захотелось взять свои слова обратно, но в этот момент Нора сказала:
— И почему раньше я до такого не додумалась? Вер, используем наши попки?
Господи, а я-то думал, что девушки над этим не шутят, как парни, с которыми я общался (общалась). Бывало и так, что в обществе дамы ходили шуточки на тему секса. Не очень-то я любила таких парней.
На каждый случай нужен свой наряд. У меня их было не очень-то много, поэтому я использовала один и тот же в нескольких ситуациях. Стоило только пришпилить новую булавку, как из делового костюма он превращался в вечернее платье. Так я и сделала на этот раз. Девчонки тоже переоделись. Им, конечно, было интересно, как я собираюсь всё устроить. Но, взглянув на них, я скомандовала смыть излишки грима на лице. Сдурели, что ли? Так только бляди одеваются. И я поняла, что слишком уж грубо обошлась с ними — они же не знают пока всех тех премудростей, которыми я жила последние два года. Раньше такую жизнь называли бытом альфонса. Как сказать по-женски, я не знала, но суть не в этом.
Итак, я вошла в ресторан, на который они мне указали. Злачное место. Тут так и подмывало меня врезать по чайнику официанту-педерасту, устроить хорошую потасовку. Хотя, последнее ещё будет. Я, наивно моргнув, села за столик с девушками и заказала вина, посматривая по сторонам в поисках жертвы. Она обнаружилась сразу. Это был молодой человек, сынок богатых Буратино, без охраны, без идей, без мозгов, но с деньгами в сумочке, которую берёг пуще глаз своих.
— И? — спросила Вера, ткнув меня в бок соломинкой от коктейля.— Ты будешь действовать?
— А как бы ты стала себя вести? Подошла бы и села на колени? Потянула бы тогда на баксов сто, ни центом больше. Учись,— прошептала я, наклонившись к самому её уху. Вино что ли на меня так подействовало, или гормоны заиграли, но за многими поступками я уже не следила, да рассуждала не очень-то здраво. Я встала с места и прошла к стойке, за которой сидел тот супчик.
— Бармен, где вино, которое я заказала? — спросила я деловито, не переступая никаких граней.
— Мэм, я уже послал человека.
— Но мы торопимся. Можно хоть на минуту его поторопить?
— Мэм...— начал было бармен, но парень его перебил:
— Принесите леди вино,— сказал он и положил на стол четвертак. Тот его схватил незаметно, не моргнув и глазом, и крикнул что-то в трубку на стойке.
— Спасибо, не знаю как вас и благодарить,— начала я, всё ещё показывая, что тороплюсь.— Вы мне очень услужили.
— Да не за что. Может, могу ещё чем-нибудь помочь? Подвезти, например.
— Ой, меня подруги уже заждались, да и вино несут. Лучше присоединяйтесь к нам, а потом решим. Хотя, знаете, мне так неловко вас просить о чём-нибудь ещё. Может, наша компания компенсирует всё. Присоединяйтесь.
И он присоединился. Теперь из него надо было вытрясти деньги. Как? Легко! Но всему своё время. А пока мне было интересно просто посидеть с ним. На самом деле, мне он уже начинал нравится своей услужливостью, да добротой. Принесли бутылку вина, откупорили. Он налил нам, себе.
— Я оплачу,— объяснил он свой поступок.— Может, мне стоит представиться? Андрей.
— Валерия,— сказала я и протянула ему руку для поцелуя, но он, казалось, этого жеста не заметил.— А эти две скромницы — Вера и Нора.
Но он на них не смотрел. Он, склонив голову на плечо, разглядывал моё лицо. Милашка. Стоп! Главное — не забыть о кошельке. На счастье объявили «белый танец» на соседней к нам площадке.
— Андрей, вы не согласитесь со мной потанцевать?
— Я не умею,— пролепетал он. Что-то в его голосе указало мне на то, что дома его кто-то запугивал с самого рождения. Настолько пришибленным он мне казался.
— А я научу,— улыбнулась я.— Пошли же, ну!
И он, неловко поднявшись, потащился за мной на площадку. Играли что-то медленное. Попса! Но овчинка стоила выделки, и я обвила его своими руками. Он осторожно коснулся моей талии.
— Да не дрейфь! Держись крепче,— улыбнулась я, приблизившись к нему, как можно ближе. Могу биться об заклад, что расшевелила ему кое-что.— Ты здесь живёшь?
— Да,— сказал он, словно выдавил. На большее его уже не хватит. Сумочку он, конечно, позабыл на столике. Надеюсь, Вера или Нора догадаются в ней полазить.
— А я проездом. Мне нравится это место. Знаешь какой-нибудь уединённый пляжик? Я люблю ночью купаться,— говорила я полушепотом, таким... интимным. Он уже не мог сдерживать дыхание.
Наконец музыка закончилась, и мы вернулись за столик. Сумочка лежала на том же месте, где и была доселе, но по лицу Веры было видно, что она изрядно в ней покопалась.
— Извини, Андрюш, нам пора уже. Поздно. Как-нибудь свидимся,— я взяла свою сумочку, сделала знак девушкам подниматься. Он проводил нас удручённым взглядом, совсем забыв об обещании подвезти. Когда мы выбрались из ресторана, то я сразу спросила: — Сколько там было?
— Четыре сотни. Ты — гений.
— Так уж я живу. А теперь уже действительно поздно. Пошли домой. А деньги потом как-нибудь промотаем.
— Может, сразу же разделим? На три части,— спросила Вера, посмотрев на нас с Норой.
— Дома. Всё дома,— я снова улыбнулась загадочно. И мы пошли домой, где сели на веранде, переодевшись в обычные халатики. Нора казалась грустной, что мне захотелось немного с ней поговорить насчёт такого настроения, скрасить грусть.
— Что с тобой? — спросила я, когда Вера ушла к себе, сказав, что устала.— Что-то не так?
— Вот, сегодня ты так быстро с парнем познакомилась, с нами, вообще ничего не сделав, просто подошла и познакомилась, а я так не могу.
— А зачем тебе? — спросила я только для того, чтобы подтолкнуть её дальше по теме.
— Из-за твоего брата...
Она замолчала, будто подумав, что сболтнула нечто неприличное. Я погладила её по голове, она прижалась к моей груди.
— Девочка ты маленькая, ты хоть знаешь, сколько сердец разбил мой братец? У нашей семейки это в крови — соблазнять всех и вся. Но сами так никого хорошего не нашли. Я, к примеру, чуть не сдурела от отчаяния. Сейчас так трудно найти друга,— говорила я успокаивающе.
— А Валера? — подняла она голову к моему лицу.
— Кто его знает? Он утром, кстати, вернётся. Я, наверное, тоже спать пойду, утомилась слишком,— я притворно зевнула и отправилась к себе. У двери обернулась: — Ты не сиди тут всю ночь, устала ведь.
Она согласно кивнула, но мысли её были, по-видимому, заняты другим. Я же отвернулась и тихо вошла к себе. Надо было где-нибудь провести ночь, чтобы развлечься немного, ведь крымские ночи так благотворно действуют на сознание. Не могу спать сейчас, в теле столько энергии. Сходить, что ли, к сестре? А что? Это можно. Я разделась, достала чёрный наряд и преобразилась по новой. Двери были смазаны — это я помнил. Оставалось только выглянуть в щель, чтобы узнать, спят ли остальные обитатели дома. Нора всё ещё сидела на веранде, и когда я уже закрывал дверь, она обернулась и посмотрела куда-то в сторону ворот. Я открыл окно и выглянул наружу. Спрыгнув на землю, поспешил к противоположному окну. Ромка сидел за столом, как будто писал что-то.
— Ромк?
Он обратил лицо к окну и улыбнулся:
— Привет. В гости?
— Сестру повидать. Она где?
Он немного подумал, говорить ли мне, или попросить меня остаться с ним. Но мой вид его немного застращал.
— В соседней комнате. Окно слева. Зайдёшь ко мне на обратной дороге?
Я пообещал, что зайду, хотя не думал, что смогу, и прошёл к углу здания, попытался приоткрыть ставни. Это мне удалось, и в следующий момент я стоял внутри комнаты. Здесь было полутемно; горела лампа над ковриком, где сидела Саша, одетая в свой любимый шутовской костюм; крыса сидела рядом с миской и пила воду из блюдечка. Саша играла с волчком, подкручивая его и ловя то, что могла уловить в его вращении только она, смотря на переливчатое и изменчивое изображение на игрушке.
— Привет,— прошептал я.
Здравствуй, как дела? Я, знаешь... твою расчёску...
— Не беспокойся, ты её не потеряла, у тебя её украли. И не расстраивайся — я тебя люблю настолько, что расчёска — это песчинка в океане нашей памяти.
Ты всегда так красиво говоришь. Обними же меня, не губи желания. И почему мы родственники? Почему я такая неряха и глупышка?
— Поверь, если бы ты писала, как я, книги, то стала бы гением среди гениев,— сказал я и всмотрелся в волчок, поигрывая бубенцами на её подошвах.— Что ты в нём видишь сегодня?
Глупые воды, глупые чувства, глупые люди, волна безрассудства — всё так неясно, как в тумане дурмана, но ворон прекрасный не стерпит обмана. Нет! всё это не больше, чем глупости, чушь последняя. Можно, я тебя поцелую?
Мы плыли по реке, лёжа на спинах. Над нашими головами расстилался перламутровым покрывалом туман; ветви деревьев ласково и неприхотливо расчёсывали наши волосы, погружаясь в воду... Я встал.
— Извини, мне пора.
Вижу. Пока, ворон.
Она всегда так меня зовёт за чёрное одеяние, в котором я выгляжу именно так. И лизнув язычком мою щеку, она вернулась на коврик, ступив из воды. Я же выбрался в окно и влез на стену. Тотчас я уловил чей-то шёпот. Во дворе, перед верандой стояли двое: пьяная и весёлая Нора и парень. Сашка, скорее всего. Я сел на корточки и стал наблюдать. Этот сопляк поддерживал её сзади и пытался поцеловать в шею, Нора ничего не предпринимала, словно его не существовало вовсе, только улыбалась, глядя... на меня. Но я сидел спокойно. Кто я такой, чтобы мешать этим двоим? Сашка повел её в комнату, тогда я спустился и сел на веранде. Тихо, чтобы не потревожить их. Эндрюс не было на столе. Может, её забрала Вера? Да, точно она, ведь я и раньше заметил отсутствие книги. Чем же себя занять? Я достал сигареты и закурил.
Оргия продолжалась недолго. Сашка вышел, застегивая курточку, посмотрел на меня. Испуганно, словно перед ним была сама смерть. И тупо. Я ответил ему ненавидящим взглядом и снова уткнулся носом в землю, словно никогда он и не появлялся на веранде. Немой сцене продолжения не состоялось, и он ушёл, даже не поздоровавшись. Сучонок. Я посмотрел ему в спину. Ну и походка! Словно он вывалился из песенки Барто о бычке. Я встал и зашёл к Норе. Она лежала на полу, спала. Этот урод даже не подумал её укрыть чем-нибудь. Ладно, укрою я. Я расстелил кровать, перенёс Нору на простыни и укутал пледом — ночь стояла не тёплая. Я сел в кресло и сам не заметил, как заснул.
Утро началось снова нежданно. В комнату зашла Вера. Заметив меня в кресле, протирающего глаза после сна, она нахмурилась. Но Нора спала ещё, поэтому Вера говорила шёпотом:
— Что с ней?
— Тебе лучше знать. Оставила ребёнка наедине с бутылкой вина и парнем каким-то. Этот сучонок её и споил.
У Веры расширились глаза. Она уже поняла, к чему я клоню, но не решилась переспросить, чтобы я рассказал подробнее. Она села на краешек кровати и погладила рыжие волосы Норы.
— А ты как здесь оказался?
— Зашёл в гости,— попытался иронизировать я.— Вижу, девушке плохо, вот и пришёл.
— А тот?
— Пацан-то? Смылся. А её на полу кинул, как куклу какую. Ты бы лучше кофе крепкого сделала. У неё сейчас сушняк начнётся. Даже после вина такое бывает. Ты где была-то?
— Где-где? Спала! — произнесла Вера и кинулась на кухню. Я подошёл к кровати и потормошил Нору за плечо. Она промычала что-то и подняла голову, опершись на локоть.
— Как дела?
Она уставилась в мою сторону, ничего не видя и туго соображая. У неё началась изжога, но тут вернулась Вера с полулитровой кружкой-штейном кофе. Я приподнял Нору и дал ей напиться, придерживая кружку у её рта. Она кивнула, отстранилась, сделав пару глотков.
— Вы... Валер, ты откуда?.. Ой, сколько же я спала?
— Уже часов десять. Скоро приедут родители. Одевайся. Вер, помоги ей, пожалуйста,— сказал я и вышел, закурил. Шея от неудобного кресла болела. Я похрустел ей, но лучше не стало. На пороге показались сёстры. Нора еле шла.
— Что со мной случилось?
И я подумал, что никогда ей этого не скажу. Есть такое правило: никогда не говори о парне плохо, ведь тем самым ты скажешь, что ты лучше его. И я смолчал. Пусть лучше Вера расскажет. И она рассказала Норе всё, что поняла. Я предложил Норе покурить. От сигареты ей стало лучше немного, и она села за столик.
— Они, вроде бы, к пяти подъедут. Отсюда до станции ещё три часа езды. Господи, я ничего не соображаю. Как мне выпутаться?
— Ещё успеешь протрезветь,— успокоил её я.— Иди, сполоснись под колонкой.
Мне самому надо было бы сполоснуться, но я лишь пошёл в комнату забрать зубную щетку, чтобы не пахло изо рта, когда я встречусь с родителями девушек. Почистив зубы в бане, я снова вернулся к веранде, сел за столик.
— Есть хотите? Пошли, сегодня я угощаю,— сказал я и потряс в воздухе пачкой банкнот, выигранной в «однорукого». И мы пошли через дорогу. Сев за столик, Нора отправила сестру за едой, а сама положила локти на стол и закрылась волосами, выглядевшими так, словно она их уже с неделю не мыла. Я закурил снова. Что мне оставалось делать? Происшедшее с Норой повлияло на всех нас, пустив на лица глубокий сплин и нервозность.
— Ты как?
— Нормально уже, спасибо,— она откинула чёлку назад и попыталась улыбнуться, что получилось несколько криво.— Это был Сашка?
— Не знаю. Не мне лезть в ваши дела.
— Ясно. Будь ты мужиком, то заступился бы,— в сердцах она ударила кулаком по столу, но тут же взяла себя в руки.— Извини, ты всё делал правильно. Знаешь, я...— она не договорила, поскольку подошла Вера с подносом.
— Вер, ещё там подносы есть?
— Нет, а что?
— Я мог бы помочь.
— Ой, не надо. Сиди,— она тоже села рядом.— Нор,— сказала она строго,— ты когда бросишь его?
Нора непонимающе посмотрела сестре в глаза.
— Сашку. Он уже перешел все границы. И когда ты перестанешь пускать сопли по поводу и без повода. Мне уже давно надо было тебе сказать: ты совсем перестала за собой следить. Ничего-то тебе не надо, ничего-то ты не хочешь. Хоть один раз бы ты сделала что-нибудь по своей воле! Нет, никогда!
Нора заплакала, но не вскочила и не убежала. Я отвернулся, виня себя за глупость, совершённую вчера. Тоже мне, сидел и смотрел, как девушку насилуют — в этом Нора была права. А Вера распекала Нору по всем статьям, мерно и спокойно, не крича, но по её голосу было понятно, что она просто пытается сдерживаться. Когда мне надоело — очень быстро,— я прервал словесный понос Веры:
— Скоро появятся родители. Они, наверное, устанут от дороги. Надо бы чего-нибудь купить, устроить им праздник желудка. Я сбегаю за едой, а вы бы прибрались.
— Это хорошая мысль,— повернулась ко мне Вера.— Спасибо, брат.
— Брат?
— Ты говорил это, да и всё остальное, словно старший брат.
— Извини.
— Ой, что ты, мне даже это импонирует. Тебе денег дать? — улыбнулась она, прижимая плачущую Нору к груди, успокаивая.
— Да что ты, не надо. У меня их горы. Пока у вас сестра моя гостила, я успел подзаработать. Кстати, как вам Валерия?
— Хорошая девушка. Нам с ней было весело. А теперь, беги, давай.
Я махнул им рукой и умчался к ресторанчикам на набережной. У первого же я остановился и зашёл за угол. Здесь был чёрный ход, открытый, через который можно было войти на кухню. Там сидел и курил у шашлычницы повар.
— Здравствуйте,— приветствовал его я.
— Здравствуй, генацвале. Шашлык? Бастурма? Плов? По пят за килограмм. Хорощий пища — есть, не подавитса! — пропел он, немного картавя.
— Плова на три кило и шашлыка тоже. Пакеты есть? — спросил я, доставая деньги.
Он потянулся куда-то за спину и извлёк пакет, положил половником в него из чана плов, потом кинул с шампура шашлык.
— Вот, друг! Дэржи, нэ проверяй. Здес болше будэт! — он посмотрел на меня, но не уловив доверия, какое я всем видом пытался выразить, всё же взвесил пакет. Получилось шесть четыреста.— Бэры, болше — не менше. У мэна всэго много. Ты — чэловек хороший, я — хороший. Вино будеш брат? Не будеш — не будеш. Трыдцат рублэй. Спасыбо. Заходы эщё.
Я поблагодарил повара, добавив лишнюю гривну, попрощался с ним за руку. Было приятно, что он назвал меня «генацвале». И хороший человек ведь. Никогда не считал, что национальность сколько-нибудь влияет на характер людей. Среди любой национальности есть и хорошие люди, как этот повар, и плохие. Повар же мне очень понравился. Если я останусь здесь дальше, то буду покупать еду у него. Ну что ж, пока! Я двинул резво к дому и поставил на стол пакет. Вера была тут как тут, она взяла пакет, еда в котором уже остыла, да утащила на кухню. В саду кое-что успело измениться, пока меня не было: подмели веранду, убрали раздавленные вишни с дорожки...— в общем, всё пришло в относительный порядок. Наверное, Вера очень любила родителей. О том, что так могла прибраться Нора, я и не подумал, пока она сама не появилась на балконе с метлой в руке. Вера же, по-видимому, занялась кухней. Оттуда доносился сладковатый запах мяса. Я присел за столик и закурил. Тут же сверху спустилась Нора и поставила передо мной пепельницу.
— Спасибо.
— Не за что. Сколько времени?
Я посмотрел на часы и сообщил ей, что до прибытия мамы с папой осталось меньше часа. Неужели я так долго ходил? Но оказалось, что мои часы спешат — Вера вышла из кухни, вытирая руки об пятнистый фартук, и сказала, что мои часы убежали на целый час. Я их подвёл и скинул всё-таки куртку на спинку стула. Девушки сели рядом и устало вздохнули. Вроде бы они всё сделали. Я похлопал в ладоши, чтобы уважить хозяек.
— Ну и молодцы! Я всё купил?
— Да что ты, этого с лихвой хватит, чтобы их встретить. Сколько мы тебе должны? — спросила Вера.
— Ничего вы мне не должны. У меня денег на сей момент предостаточно. Вот, только неприятности всякие.
— Что такое? — обеспокоено взглянула на меня Вера.
— А, с вами дела приключились. Нора, к примеру. Ты бы от неё вино подальше держала. Не к лицу ей пить. И так уже худенькая.
Нора засмущалась и сделала вид нашкодившей собачки. Я рассмеялся. Вера тем временем уже вытащила из моей куртки сигареты, в чём я уже нахального ничего не видел, поэтому и не начал скандала. Мы начинали нервничать. У Веры дрожали руки, когда она стряхивала пепел. Я улыбнулся, чтобы немного разрядиться и, заглянув к себе, вынес пачку бергамотового чая.
— Что это?
— Чай. Завари, всем понравится. С мясом хорош. Лучше всякого вина будет. Да и здоровья прибавит. Вот, смотри, Нора после вчерашнего вся зелёная.
Упоминание о прошлом поступке Нору снова вбило в вину, но я взял её руку и погладил.
— Успокойся ты, не нервничай. Только больше так не поступай. Не к добру! Ой, кто-то идёт уже.
И правда — по тропинке от ворот шествовали двое: мужчина с сумкой наперевес и женщина маленького роста с такой же сумкой. Они заулыбались и кинулись к дочкам обниматься, сбросив поклажу в траву. Я с удовольствием пронаблюдал за этой сценой и представился. Женщина протянула руку для пожатия:
— Вы, наверное, наш постоялец? Надеюсь, Нора не слишком высокую цену заломила?
— Да что вы. В таком доме, да с такими хозяйками... можно и за миллионы жить. Всё окупится. Вон как они прибрались.
— Доченьки мои, любимые,— пропела она и снова обняла Нору. Мужчина же спрятался весь за стёклами очков, гордо взирая на меня, словно вызывая на поединок. Я тут же почувствовал, что ни я ему, ни он мне не нравимся. И та высокомерность, которую я уловил в его взгляде, говорила мне о том же. Он прошёл к столу, сел и закурил. Я встал, поднял сумки.
— Вам помочь?
— Зачем? Пускай лежат,— снова пела мать. Дочки ринулись на кухню.— Как жизнь у нас?
— Я же говорю, что хорошо. Даже — отлично.
— Меня Мариной зовут. А это — Кирилл.
И мужчина снова глянул на меня с не меньшей злостью. Вот те и отец семейства. Может, он за дочерей беспокоится, а потому и подозревает в чём-нибудь эдаком? Я поспешил представиться и тоже убежал на кухню, чтобы помочь девушкам накрыть стол. Оказалось, что в их намерения входило вытащить большую тумбу в сад. Я взял её и вынес, поставил перед верандой, стулья, скатерть, блюда, подносы с шашлыком. Чего только Вера не успела сделать: рыбу, плов разогрела, салат сделала из капусты, да уложила всё это с дольками помидора, чтобы красивее смотрелось. Родители наблюдали с возрастающим интересом, наверное, пытаясь угадать, что ещё появится на столе. Наконец всё было готово, и мы сели за стол всем составом.
— За приезд,— поднял бокал я.— Удачи вашей семье во всём,— и выпил его до дна. Остальные тоже последовали моему примеру. Все, кроме Норы, которая сидела и пила понемногу чай. У неё было испуганное и затравленное лицо. И я не мог понять, почему. Толи она стыдилась всё ещё, толи боялась кого-то из своих родителей. Мне так захотелось её обо всем расспросить, как у меня уже вошло в привычку после долгих лет писательства и бумагомарания, но сейчас лучше бы было просто поговорить с её родными, чтобы установить кое-какие отношения.— Как доехали?
— Спасибо, очень хорошо. Вер, не подашь салат?
И Вера с гордостью подала матери салат, который (на мой вкус) был замечателен во всех отношениях. И тут же села, утопив себя в тени вишни, спрятавшись от лица отца. Что-то до меня стало доходить. И я умолк, тоже подчинившись ауре девушек. От этого человека, Кирилла, ничего не исходило. Он просто сидел и молчал, такой непохожий на девушек, гордый и сердитый. Я нагло посмотрел ему за стекла очков, но ничего там не выискал, лишь злобность и гордость. В такие моменты я начинаю проклинать своё обострённое чувство людей и их настроений. Отец закурил, приняв из рук той же Веры пепельницу. А мать всё рассказывала Норе о поездке. Я прислушался и понял, что они побывали в Софии, где жили некоторое время и работали. У матери были беззаботные воспоминания и по-детски весёлые. Она рассказывала обо всём. Речь шла и о шутках носильщиков, и о прогулках ночью по городу, и о музее восковых фигур — о всякой всячине, большинством предназначенной для развлечений. Нора с открытым ртом внимала всему этому с завистью. И, казалось, была рада приезду этих историй больше, чем человеку, который их рассказывал с таким упоением, что дух захватывало. Но я отвлёкся от этой пары и посмотрел на Веру. Девушка сидела рядом с отцом, точнее — между ним и своей сестрой. Она подложила кисть под подбородок, закинула ногу на ногу и прищурилась, выглядывая нечто на крыше дома.
Но время шло, мне вскоре наскучили эти истории, наелся я до отвалу, хрустнул пальцами и встал, чтобы немного пройтись по саду, размять онемевшие ноги. И тут я увидел, почему Вера сидела таким образом, в неудобной позе прогнув спину. Господи!
— Ох, а что-нибудь из музыки у вас есть нового? — спросил важным тоном, притворно уставшим отец.— Давно я ничего не слушал.
— Опять сломал плеер,— вздохнула мать.
— А, эти японцы ничего умного делать не умеют,— парировал он и уставился на магнитофон, стоявший себе спокойно на веранде.
Вера вскочила, да потащила его к столу, включила. Янка.
— Ой, а получше ничего нет? — спросил отец, скорчив кислую мину.
Тут вмешался я. Мне всегда не нравились поборники искусства.
— А чем вам не нравится? Это же Янка, я на ней вырос.
— Примитивно, безвкусно. Я, дак, слушаю культурную музыку. В ней столько интересного, кстати. Вот, потому-то она и популярна. И ещё не могу понять, к чему Норе кассеты, ведь включишь радио — вот и слушай на здоровье.
— Не всегда по радио найдёшь то, что хочется послушать прямо в данную минуту.
— Ты читал Хайяма?
— Нет,— соврал я из интереса, что он скажет умного. Но он ничего не сказал, кроме:
— Тогда нам и говорить не о чем.
— Может, всё-таки поговорим об искусстве? Тема волнующая.
— Ладно. Ах,— потянулся он, делая скучное выражение лица,— ты стихи какие-нибудь знаешь?
— Вот, к примеру, вслушайтесь: Ты гляди, какие игрушки тётка в сумочке несёт; её ребёночек в больнице помирает, ведь помрёт; он объелся белым светом, улыбнулся и пошёл; он не понял в самом деле-то всё очень хорошо.
— Понт. И ничего, кроме понта. А лучше ничего нет?
— Давайте, процитируйте что-нибудь. Мне тоже интересно.
— К примеру? Из «Белок»...
— Ха, вы ещё на попсе торчите? — не дал ему договорить я.— Дрянь это всё.
— Мальчик, тебя учили не грубить взрослым?
— Меня учили уважать чужие вкусы. И ненавидеть тех, кто это правило не соблюдает.
— Вот, молодёжь пошла. Раньше были скромнее,— заважничал он.— Вот, Хайям писал...
— Хайям писал: Я знаю этот вид напыщенных ослов: пусты, как барабан, но сколько громких слов!
Эта ругань затянулась надолго. И зачем я полез обиняки травить? Жили бы себе люди спокойно. Может, я так поступил из-за того, что видел его руку на бедре Веры? Но этот мужик мне откровенно не нравился. И я, наплевав на то, что могу лишиться жилья, полез в словесную драку. Дурдом какой-то. Но дело кончилось вскоре. Мужик глянул на часы и заторопился куда-то. Я же извинился перед всеми и ушёл к себе, в душе проклиная свои слова и поступки. Захватил со стула куртку и удалился от мира. Я сел на кровать, оглядел сверху раскиданные по ковру вещи, которые принёс в город с собой, закурил, отворив окно. Через минут пять вошла ко мне и Вера.
— Как дела?
— Паршиво. Вот, виню себя за то, что связался с твоим отцом. Неудачно получилось.
Вера села рядом. Она тоже была чем-то расстроена, но не зла, как я.
— Я его тоже ненавижу. Ты говоришь «отец». Да какой он нам отец? Отчим. И скотина последняя. Я знаю, ты видел всё.
— Да,— выдохнул я.— Почему?
— Вот такой он человек. И ты правильно сказал о нём, как об осле.
— Это не я сказал. Хайям.
— Но по отношению к нему употребил ты,— заявила она и помолчала немного.— Ты знаешь, кем он работает?
— Нет,— я озадаченно посмотрел на Веру. Мне, честно говоря, было глубоко наплевать, кем работает этот свинтус, но поддержать разговор хотел. И как быстро накопилась тогда энергия во мне от одного его вида. Сволочь.
— Никем. Его мать содержит. Его и нас. А он приходит и всё время умничает. Говорит о Моэме, Флобере... А вот эти книги,— она обвела рукой полки,— его. Он их читает. Я однажды сдавала по литературе Толстого, дак он ничего абсолютно не знал. О Толстом. «Войну и мир»-то все уж знают. Или название где-нибудь слышали. А он — ничего. Ноль! И ещё...
— И ещё пристаёт к тебе.
— Если бы только ко мне. Любая блядь к нам погостить придет — с цепи сорвётся.
И тут я сдержанно улыбнулся. Во мне вскипевшее зло сливалось в расчётливый план. Надоело мне быть вторым лицом в этом доме. Сестра? Где ты? Мисс Валерия? Но пока надо было как-нибудь остыть. Планы никогда не удаются сразу. Да и вечная моя отговорка «кто я такой, чтобы...» тоже мешала мне решиться наконец и положить конец всему тому, что мне не очень нравилось в этих людях. Я дёрнул плечом — непроизвольно вышло. Может, я всё ещё нервничал, хотя так приятно было ощущать себя на краешке стола, а точнее — рядом с девушкой. Любое неверное движение — ты в ауте! И так спокойно было вокруг, но не внутри меня, где кипели холодным вулканом злость и страх. Вера тоже, как мне казалось, чувствует себя неуютно. И это меня ободрило.
— Ты сегодня с отцом будешь? Я... имею в виду... с родителями!
— Не очень-то и хочется. Пусть Норка с ними сидит. Она ещё маленькая. Может, сходим куда-нибудь? — медленно, путаясь в словах, произнесла Вера, печально и обиженно смотря мне в глаза.
— Сходим! — гаркнул я, что Вера аж отпрянула.— Непременно сходим! Когда? Я всегда готов, как пионер.
И всё схлынуло с плеч. Как водой окатило. Сразу пот холодный ощутил, который раньше не замечал. И Вера повеселела. Она мгновенно ответила мне:
— Сейчас!
Я уже говорил, что свободен всегда, да повторился, после чего Вера ушла довольная переодеться. Вечно так. Будто нельзя в фартуке прямо в ресторан? Но что поделаешь? Я же переодеваться не стал, хотя стоило. Спать в кожаном панцире я не любил: на утро всё тело чувствовалось мною, как будто по нему молотом прошлись несколько раз. Но я хорошо выглядел, а это считал главным. И никогда не заикался при девушках о самочувствии. Стерплю и на этот раз! Я вылез в окно и встал под балконом, свистнул. Вера появилась тут же.
— Ты уже собрался?
— Да ладно тебе, выходи так. Не на бал идём. Просто погуляем,— крикнул я, задрав голову, что волосы кольнули шею.
— Сейчас! — ответила она и скрылась за занавесью. Я сел на скамью под балконом, закурил.
— Сыгаретки нэ будэт?
Я посмотрел на говорившего. Батюшки, да это же тот повар из палатки-магазина.
— Будет, конечно. Как торговля? — осведомился я вежливо, доставая сигареты из кармана.
— Хорошо торговля. Вот, вино будэш? — и он извлек из сумки бутылку вина. Но я отказался, сославшись на дела, которым не нужно вина. Рифма моего нового знакомого рассмешила. Он хлопнул себя по коленям, да сказал: — Хороший парэн. Нэвэсту ждёшь? Возми вино за так. Пригодытса! Она? — внезапно спросил он и кивнул в сторону ворот. Оттуда выходила Вера с сумкой, из которой торчала маковка чего-то затянутого в полотенце.
— Она,— подтвердил я и извинился.— Ну, мне пора. Желаю удачи.
— Тебе удачи! Заходы в магазын. Вино возми! — сказал он, и бутылка всё-таки оказалась в одном из моих карманов.
— Спасибо,— кинул я, улыбнувшись, и взял у Веры сумку. Мы пошли на набережную.
— Кто это? — спросила Вера.— Знакомый?
— Не поверишь. Он мне бутылку вина подарил. Хороший человек. Повар в магазине. Я у него сегодня шашлык покупал,— объяснил я и потряс сумку.— А здесь что?
— Решила, что пикник в горах устроить можно. Знаешь место... вон там, над лагуной?
И она показала на гавань, где я провёл чудесный вечер с Норой. Только назвала как-то по-своему: «лагуна». Может, не только Норино место это было. А может, Нора как раз всё и выболтала ей. Плевать. Сегодня у меня была стычка с «недобрым» дядей, и мне хотелось расслабиться, откинув все мысли прочь. Так мы и дошли, болтая ни о чём, до «лагуны». Там, на камнях, и устроились. Я с интересом наблюдал, как Вера достаёт из сумки полотенца и сладости. Был тут и шашлык (всё ещё тёплый). Я ахнул, выражая своё восхищение такой прозорливостью. Вера улыбнулась моей лести и достала вино.
— Одна бутылка — хорошо, а две — лучше! — провозгласила она, когда я тоже выложил на камни свою добычу.— Ой, а как же мы их откроем?
Я достал перочинный нож и вытянул из него штопор. Им и вскрыл обе бутылки. Но самое странное — в сумке, под одним из полотенец, я заметил ещё один штопор. Проверка? Ай, я же решил на всё наплевать! И вот таким образом, забыв обо всём, я разлил по пластиковым стаканчикам вино, растянулся на полотенце, полуповернувшись к Вере. Она сидела по-турецки и внезапно зевнула.
— Что такое?
— А-а, не выспалась. С этой Норой одни только проблемы,— сказала она, когда увидела интерес на моём лице.— Она тебе нравится?
И как они умеют серьёзно задавать глупые вопросы. Ей-то что от этого? Не соблазнять же меня она попёрлась из дому в это место. А так мне хотелось отдохнуть. И зевота оказалась заразительной. И ещё — солнце утомляло и погружало в дрёму то и дело. И тут я ощутил так сильно всю свою усталость. Пропало всё вокруг, кроме лагуны, моря, Веры. Никаких проблем, словно сознание само выбирало темы для мыслей. Я отпил ещё из стаканчика, отставил его — больше вина не хотелось. Вытянув ноги, я уставился в небо, откинул сигарету в сторону, подальше от нас. Может, я рассуждаю всегда слишком математично, но так уж я устроен. Сейчас же мне показалось, что она и дальше будет подозревать меня в связи с Норой, если та ещё ни о чём с ней не говорила.
— А к чему это тебе?
— Да так, спросила. Ты ответишь?
— Не-а! — промычал я и повернулся спиной к небу, закрыл глаза.— Расскажи что-нибудь.
— Что? — сказала она, и по голосу я понял, что она тоже расслабилась на своём полотенце. И она продолжила, после недолгой паузы: — Однажды пошла я гулять по парку одна. Знаешь... ты уже видел дом. Дак вот, дом в парке долго очень пустовал, я и зашла в него. Мама нам всем раздала ключи от него, чтобы мы могли в любое время там что-нибудь брать, или отдыхать там. И я открыла, зашла. А там было пусто. Газеты я там читала, плела фенечки. Я показывала тебе их? Нет? Ну и ладно, потом покажу. Одним словом — поселилась там. Провела целую неделю. Мама как раз уехала куда-то. Мне и в голову не могло прийти, что кому-нибудь понадоблюсь. А когда вернулась — бац! — Нора чуть ли не исчезла. Так она похудела. Говорит, хлеб кончился. И нет бы ей за хлебом сходить — она всё в холодильнике съела, экономно, но ей всё же не хватило. Глупая. Мама деньги ей оставила, а она — глупая. Валер? Ты спишь?
— Нет, просто слушаю. И никак не могу понять, что за люди вы все. Нора, она что, никогда ничего не делала по своей воле? Я имею в виду — для себя.
— Нет, ей хоть бутылку в кровати разбей — не уберёт. Постелит на полу, да заснёт так, если ещё и постелит. А почему ты о ней спрашиваешь?
— Ребёнок с ума сходит. Небось, по сто раз в больнице с гастритом лежала?
— С гастритом,— хмыкнула Вера.— С язвой валялась. Глупая. Она вообще за собой не следит никогда.
Наступила ещё одна пауза. Я ни о чём не думал, кроме:
— Вер, а здесь можно получить какую-нибудь хорошую работу? Издательское дело, к примеру?
— Не знаю, честно говоря. Ты хочешь здесь остаться?
— А вот этого не знаю я. Понимаешь, я очень часто переезжаю с места на место со своей семьей. А тут... я тебе расскажу про то, что случилось в Москве?
— Если хочешь. Мне в любом случае интересно, но не заставлять же тебя.
— Я учился в одном из институтов. Имел хорошую работу в качестве программиста. Всё шло хорошо, но однажды я подумал, что лучше бы было мне получить свою собственную квартиру. У отца была одна недалеко от института, но он, когда я спросил его об этом, заявил, что не собирается меня отселять от семьи. И что мы скоро переберёмся в Крым, а квартиры он продаст. Вот так и получилось. Он сейчас ищет работу себе. И нашёл: бухгалтер. Я же мотаюсь без диплома, без работы. Мне очень часто везёт в азартных играх, но не вечно же будет это везение продолжаться.
Я помолчал немного, как бы подчёркивая важность сказанного. Но в голову внезапно пришла совершенно убийственная мысль:
— Нора! Вер, хватай всё,— с этими словами я вскочил и, скомкав в кучу полотенца, сунул их в сумку, схватил её, побежал к дому.
— Что такое? — донеслось сзади.
— Твой отчим... — начал я, поворачиваясь на секунду. Но Вера сама уже всё поняла, подняла с камней остатки трапезы, покидала их в пакет, тоже побежала. Задыхаясь — курить надо бросать! — я мчался по набережной, свернул в парк, продрался через кусты в сад. Там уже никого не было. Я, опустив сумку на землю, выдохнул и зашёл в гостиную, где никогда доселе не был, но знал о её существовании по голосам и звукам телевизора. В гостиной, на диване с зелёным пледом на нём, расположились двое: урод и на его коленях — Нора. Я так и встал, не зная, что и сказать. Я изумлённо таращился на руку Кирилла, спокойно, по-хозяйски, лежавшую на груди Норы. Наконец я взял себя в руки и отвернулся. Вера стояла рядом, тоже тяжело дыша. Я протиснулся мимо неё и вышел. Чёрт! Кончились сигареты. Я сел за стол и впустил в волосы пятерню. Так. Сигареты лежали на столе — забыл кто-то.
— Нора, выйди! — раздалось громко из комнаты, и Нора вылетела из неё, помчалась к бане, где и скрылась, потом хлопнула створка на окне — Нора закрылась от всего мира. И уже неразборчивые крики понеслись из гостиной. Я закурил, заметив, что мои руки дрожат, ещё раз выдохнул. Главное — сосредоточиться на чём-нибудь ином. Так, я же ничего ещё не написал...
Следующей выбежала Вера, за ней — отчим. Не найдя глазами девушек — одна была в бане, другая убежала в город,— он стоял, побагровевший, на веранде. Мне показалось, что он не знал, что с ними сделает, когда и если догонит. Он перевёл взгляд на меня.
— Ну и что будете делать? Прогоните меня, или уйдёте сами? — осведомился я, принимая наглое выражение, с которым и сидел тогда за столом.
Он зло посмотрел мне прямо в глаза. Где-то я слышал о том, что хозяин, желая подчинить собаку своей воле, должен вот так глядеть ей в глаза, пока она свои не опустит. Он сдался первым, как-то смутился и ушёл обратно, в гостиную, чтобы замести следы. Я нашёл в себе силы встать и, отбросив окурок, пошёл к себе, собирать вещи. Всё, что я успел раскидать по комнате, и пакет с женской одеждой я отправил обратно в сумку, снял наконец тяжёлый панцирь, накинул лёгкий спортивный костюм, кроссовки, вышел из комнаты, положил на столик ключи. Может, мне стоило написать записку, но я ушёл так, без всяких ссор и слов. И всё мне казалось, что из окна бани мне в спину уставилась Нора.
Выйдя за ворота, я сел у колонки, чтобы ещё раз испить прохладной воды. Кто-то подошёл сзади. Я обернулся и увидел своего отца.
— Привет. Что-то случилось?
— Нет, ничего особенного,— попытался я успокоить себя самого через эти слова.— Ты как?
Он тоже наклонился к колонке, потом выпрямился и о чём-то задумался. Он часто так делал, когда пытался решиться на что-нибудь.
— Пошли в столовую.
Как-то странно всё получается с этой столовой. Каждый раз я захожу в неё только для того, чтобы узнать нечто важное. На этот раз я зашёл туда с отцом. Он всю дорогу теребил усы, уставившись в пол. Мы сели за столик, закурили.
— Ты что-то хотел сказать? Или — просто поесть со мной?
— Нет, есть я не хочу. Так, случайно совпало, что я тебя встретил в таком городе. Знаешь, глупо говорить, что я много думал о моих с тобой отношениях, ведь я почти ничего-то и не думал. Мне просто показалось однажды, что я поступаю неправильно по отношению к тебе.
Я внимательно изучал носки кед. Может, всё-таки взять чего-нибудь поесть? Обедали-то мы сравнительно давно. И я взял два стакана кофе, венгерок штуки четыре, сел на место. Отец с благодарностью принял из моих рук кофе и венгерку.
— Когда мы уезжали, я видел тебя, держащего в руке только одну сумку, вот эту. И тогда только я подумал, как мало тебе надо для хорошей жизни. Ты не сопротивлялся тому, что я заставил тебя забрать документы из института, бросить работу, продать квартиру, отдав деньги мне. Нет, ты гордо держал голову, курил, одной только рукой придерживая тяжёлую сумку. И мне показалось, что ты действительно уверен в себе и знаешь о жизни много чего такого, что не знал я, уезжая из Вологды в Москву, желая поступить с одной попытки в институт. Но я не поступил. И только тогда, может, я оказался в таком положении, что и ты. Именно в таком же. Всегда, когда я позднее вспоминал тот год, то преувеличивал, желая произвести впечатление на слушателей, на самого себя, чтобы загладить вину перед тобой. Ты, наверное, являешься единственным, кто может всю эту чепуху понять. Ромке не до этого, ему бы веселиться только. Сестра твоя... ну, ты знаешь. Только ты.
Он снова замолчал, а я только делал вид, что слушаю его. Мысли же мои витали далеко от темы, заданной отцом. Я думал о происшествии в доме Норы. Но отец прервал их следующей фразой:
— Если хочешь, то я дам тебе ключи от одного домика в этом городе. Я недавно наткнулся на свободный дом. Я знаю, ты всегда мечтал о писательском деле. В городе действует издательство, имеющее широкий комплекс филиалов по всей стране. Это будет для тебя новым шагом. Если ты не так горд, то, может, примешь такой подарок? — сказал он и протянул мне книжицу в мягкой обложке. Я взял её и прочитал название. Оба-на! Это же... Я прижал книгу к груди.
— Спасибо. Ты подписал контракт?
— Нет, но оформил. Подписывать-то должен ты. А я, так, помог только. Ты не держишь на меня зла?
— Я ни на кого не держу зла. Знаешь, я согласен.
Тут он резко поглядел куда-то за меня:
— А, вот и мамка идёт.
Моя мама действительно вошла в столовую. И сразу наигранно сердито спросила, ещё не поняв, с кем разговаривает отец:
— Ты куда пропал?
— Сюда.
Я встал и обнял маму. Она мгновенно заулыбалась:
— Привет. Как дела? — И, конечно же, задала вопрос, который могла задать только она: — Ты давно мылся?
— Мам, я просто убегался,— попытался откосить я, но она была из таких людей, которые никогда и ни в чём не уступят.
— Домой зайдёшь?
— Не знаю, может быть.
И мы, когда я отнёс посуду к мойке, отправились к ним. Ромка курил на крыльце и оглядывал окрестности. Увидев нас, он выкинул сигарету, сделав вид, что ждал, сложа руки по швам. Мать сделала вид, что ничего абсолютно не заметила. Она приказала негоднику встать. Мы поздоровались за руку и вошли в дом, где я ещё не бывал, если не принимать в расчёт комнатушку сестрёнки. И я сразу отметил, что дом они купили: в нём всё было обставлено по вкусу матери и отца. И они — так всегда бывало в Москве — забыли выключить телевизор. Я сел на софу. Мать разделась и принесла поднос с кофе, полагая, что кто-нибудь хочет ещё чем-нибудь перекусить. Я был не против, поэтому взял кружку и налил себе густого чёрного напитка, открыл пакетик с булочками, явно припасёнными с набережной. Отец тоже расположился, но только после того, как усадил в огромное кресло маму.
— Дак, как у тебя дела?
— Пока — нормально. Батя предложил мне дом в городе. Думаю, что соглашусь.
Мама взглянула одобряюще на отца, но всё-таки потребовала, чтобы ей пояснили каждую мелочь данного предприятия. И отец рассказал ей. «А, мы же его видели. Мне понравился!» и т.д. Я сидел и слушал, уминая булочки за обе щеки. Ромка не спешил ко мне присоединяться, словно ждал чего-то. Наконец я понял, что было этим чем-то: в комнату вплыла Саша. Она на этот раз изображала кошку, натянув на себя огромную хламиду, пришив к ней хвост. Все к этому отнеслись вполне спокойно, привыкли. Я позволил ей сесть рядом и положить голову мне на колени.
— Булочку хочешь?
Она энергично замотала головой.
— Вот и вся семья в сборе,— объявила мама.— А у нас,— продолжила начатый со мной разговор она,— всё в порядке. Дом мы купили. Знаешь, они не так уж и дорого стоят в городе.
— Но всё же тот дом, что предлагает мне папа, будет стоить для меня дороже любой суммы,— сделал я ему комплимент.— Пап, а где он?
— Если хочешь, то я могу тебе его показать. Даже купить-то сегодня сможем. Только сходи, вымойся. Правильно тебе мама сказала. Ты погляди на свои волосы — солома ведь.
И я отправился в ванную, вытащив чистое бельё и оставив сумку на полу. Там тоже появились следы маминых причуд: вешалки разных мастей. И моё полотенце висело над умывальником, чуточку левее него. Странно, неужели они меня ждали. Может, они стали прислушиваться к словам Саши? Нет, скорее — просто надеялись, что я приду вскоре. И вот я пришёл. Я пришёл и залез на стиральную машинку, сел там и включил воду, чтобы наполнить ванну и заставить зеркало запотеть. Воду я пустил горячей специально для этого. По мере заполнения ванны я раздевался. В зеркале я уловил своё отражение. Да, права была мама: мои волосы настолько слежались, что даже пятернёй их расчесать было невозможной задачей. Вот тебе и величайший жиголо за всю историю мира. Я вздохнул и полез в ванну, выплескав почти половину на пол. Надо быть поаккуратней!
Помывшись, обернувшись в полотенце и забрав с собой шмотки, я вернулся в гостиную. В ней уже мало кто остался. Отец расселся в кресле, Ромка лежал на полу, вперившись в телевизор. На подносе не осталось вообще ничего. Даже кружку, из которой я не успел допить, унесли и, возможно, уже вымыли. Я чуть не сел на софу, но вспомнил, что толком-то не вытерся, выходя из ванной.
— Планы на вечер есть?
— Забраться в горы и изображать святого.
— А там змеи есть? — спросил Ромка, явно желающий пойти со мной, но боявшийся до озноба всяческой живности.
— Нету. Сегодня, по крайней мере,— объяснил я. Отец, конечно же, ничего не понял, но Ромка, которого я давно уже посвятил во все тайны, осознал, что его приглашают и обеспечивают безопасность. Он вскочил и спросил услужливо:
— Тебе принести одежду?
— Какую? — саркастически заметил я.— Вся одежда у меня в сумке. А она вон стоит!
Он подобрал её и вручил мне. Я без смущения развернул полотенце и оделся. Кого здесь смущаться? Все мы — любители бани. Ромка сам натянул курточку, и мы, попрощавшись с отцом, передав маме и сестре приветы, отправились в горы. Из города мы не пошли к набережной, свернув в какие-то маленькие улочки, где стояли разношёрстные мотоциклы, привязанные цепями и верёвками к оградам и воротам домов. Здесь не так уж и было прибрано и подметено, как на площадях. Оно и понятно: здесь за порядком следили измождённые постоянным солнцем хозяева домов. И квартиры здесь не сдавались — слишком мало могли бы они взять с приезжих. И мы, шедшие по этим улочкам, чувствовали себя по-разному: Ромке не очень нравился мусор, мне же было всё равно, чего он не мог понять. Улочка пошла вверх, я понял, что мы уже близко к выходу из города. Ромка обрадовался. Он внимательно смотрел на меня, ожидая, видимо, что я сейчас превращусь в девушку, которую он всегда видел во мне. Наивный! Я действительно хотел изображать святого. Такой вот игре я хотел научиться.
— И что у вас там случилось? — спросил он.
— Погнали меня.
— А! Тебя уж отовсюду погонят! — отозвался он.— И за что на этот раз?
— А что было в прошлый?
— Ну, это я так, для красного словца. Дак, расскажешь?
— К ним папаша приехал. Та ещё сволочь. Оказывается, он — мой оппонент в части вопросов, касающихся девушек.
— Папаша? — удивился Ромка.
— Отчим.
— А, тогда понятно. И ты ему вмазал? — спросил Ромка, желая, чтобы так всё и было.
— Нет. Я его опозорил перед всеми остальными. Но, может быть, не так уж и сильно опозорил. Ладно, теперь у меня есть квартира, будет дело. Не об этих проблемах думать. Ты-то как?
— Да, норма! Вот только... что ты собрался в горах делать?
— Фокусы,— ответил я, желая, чтобы он умолк.
И дальше мы шли молча. Я достал из кармана плеер, поставил туда The Doors и шел, слушая музыку на super groove. Ромку, во всяком случае, слышно не было, поэтому я не знал, пытается он заговорить со мной, или нет. Вскоре мы вышли на вершину, продравшись сквозь высокую — по колено — траву и крапиву. Я сел на корточки. Да, здесь была именно вершина горы — я мог обозревать весь город. Вытащив наушники из ушей, я вскочил и закрыл глаза. Как там меня учила Саша?.. Пас влево, щелчок пальцами около правого глаза, переход на шаг влево, снова, ещё... Транс. Магия движения обуяла меня, словно я танцевал рок-н-ролл на дискотеке. И, когда я открыл глаза вновь, то в воздухе повисло всё, что было вокруг меня: Ромка, город, фейерверки, дома, море... Я стоял и смотрел на чистое небо над собой. И с моря приближалась полуденная слеза идиота. Ангел по кличке Артём распевал прощальный гимн, пытаясь заглушить плеер, а звезда Аделаида смотрела мне в глаза. Кто-то проник слева в моё пространство. Я обернулся. Здрасте, а я вас давно уже жду.
Привет.
Ага. Как дела? Какие новости?
Сам знаешь. Осточертело уже всё. И к чему это нас так свело вместе? Ты не знаешь?
Нет. И всё-таки. Мне хотелось бы поговорить с тобой на некоторые темы. Впрочем, ты сама знаешь, на какие именно. Вопрос номер один: что делать?
Жить.
Ха! А что прикажешь делать Норе? Мне как-то не верится, что она ко мне безразлична.
С чего это ты так решил?
Не знаю... А ты не знаешь? Что ты думаешь? Своё мнение я знаю. Мне бы хотелось узнать твоё.
Дурак.
Вот так всегда. С ней хочешь поговорить, а она уходит, обзывается. Сама дура! Я сел на землю и вздохнул тяжело. Всё посыпалось на места. Ромка приблизился ко мне.
— Что это было? — спросил он удивлённо.
— Что-что... Разборки.
Он не понял.
— А, не обращай внимания. Лучше давай поговорим.
Он сел рядом со мной и обнял колени обеими руками, задумчиво уставившись в летнее крымское небо. Что-то в его виде было не так. Может, он думал о теме для разговора, может — хотел что-то спросить. Я видел лишь одно: он задумался и ушёл в себя.
— Что в семье?
— Ты слишком часто меня спрашиваешь. Может, тебе лучше было бы поговорить с отцом? Или с матерью?
— Что-то случилось? Ты, мне кажется, стал слишком рассудительным.
— Взрослею,— сказал он, но, мне показалось, он просто увиливал от ответа.
— А если подробней? Мне же не всё равно, что с тобой происходит,— попытался приблизиться к нему я.
Он снова завздыхал, печально смотря на город. В городе взрывались фейерверки и гремела музыка. Но здесь, на горе, было сравнительно тихо. Слышался плач Моррисона из наушников плеера, валявшегося в одиночестве на траве. Я взял его в руки и выключил. Ромка очнулся от оцепенения.
— Когда тебя не было, я бродил по городу, не зная, к чему приложить руки. Скучно было. Ты всегда мог найти потрясающее занятие, мог даже тогда, когда у тебя не было денег. И я шатался без дела. Зашёл в бар, где мы играли на бильярде, купил партию. И играл бы один, если бы не подошла девушка.
Я насторожился. Девушки. Мне всегда доставляло боль, что они обычно абстрагировались от меня. Пусть, я рассуждал очень математично, но они в этом уходили так далеко, что вызывали во мне зверя. И Ромка тоже ненавидел этот аспект. Он любил Валерию. Я дурел от этого чувства и всей душой желал, чтобы он подыскал себе другой объект для любви. И вот:
— Знаешь, она очень недурно играла. Она вообще была недурна. Мы всю ночь провели в баре, говорили о всякой всячине и пили вино. Когда же я встал, чтобы проводить её, то почувствовал, что еле стою на ногах. Я был пьян. Она же, как мне показалось,— ни капли. И так произошло, что она прямо мне так и заявила.
— Дура.
— И я это ей сказал. Оказалось, что сказал зазря. Она отвесила мне плюху и убежала. Что со мной произошло? Никогда бы я не сказал такого девушке, а тут — вырвалось само.
— Ты был пьян.
— Хм. Я тоже хотел бы так думать, но надо же держать себя в руках. Даже тогда, когда я пьян, надо.
— Пошли в тот самый бар. Если мне не изменяет память, то он будет сразу же, как только мы спустимся с горы,— произнёс я, поднимаясь и отряхивая зад.
Как же потемнело быстро. Может, приближается осень? А завтра пойду смотреть дом. А сейчас мы пойдём в бар. Может, моё вмешательство... Может, она всё ещё там. И мы пошли в бар, где сели за столик и заказали пива. Я развалился на стуле и спросил:
— Она здесь?
— Угу. Вон там, за столиком справа.
Там сидела в одиночестве девушка с чёрной копной нечёсаных волос. По ракетке, торчащей из сумки, я понял, что она недавно играла в теннис. И она была одета соответственно: тренировочный костюм из хлопка. Я встал и сел рядом с ней.
— Здравствуйте,— неприветливо и немного устало сказал я.
— Здравствуйте,— бросила она и вернулась к изучению пузырьков в бокале.
— Шампанское? — спросил я, и она кивнула, не отрываясь от своих мыслей.— Вы часто здесь бываете? — Ещё кивок.— Леди, я бы хотел с вами поговорить. Мне, как вы могли заметить, не очень-то хорошо, как и вам. Не игнорируйте меня, пожалуйста.
На «леди» она отозвалась:
— Надя,— сказала она и протянула руку. Я в ответ назвал своё имя.— Как поживаете? Может, это глупый вопрос? Дурдом,— замотала она головой.— Не очень-то мне хорошо после этого шампуня,— сказала она и отставила бокал подальше. Я посмотрел за её спину. Ромка всё ещё пил пиво.
— Может, не стоило пить всю бутылку в одиночку?
Она истерично рассмеялась:
— И вы так можете говорить? Так легко и просто? Нет, вы не очень-то хорошо понимаете меня. Меня вообще не очень-то хорошо понимают люди. Говорят: «Это не выход!», а что тогда — выход? Позвольте, я ещё закажу.
И она заказала ещё. Я откупорил бутылку и налил уже на двоих. Пиво я выпить не успел, да и кружка моя перешла во владение Ромки. Шампанское понравилось.
— У вас на утро будет болеть голова.
— Не ваше дело. Может, я сегодня топиться собираюсь,— ответила она на моё замечание.
— Топитесь. Только, разрешите за компанию и мне нырнуть. Очень уж паршиво всё складывается,— соврал я, не краснея, а потом подумал о семье, в которой я жил, о Норе, о Вере, о Кирилле. Может, я не так уж и не прав.— Вы не расскажете мне о своих проблемах. А я расскажу вам о своих. Может, не топиться тогда будем, а просто поплаваем и пойдём их решать? Мне, дак, кажется, что если нам их удастся решить, то загордимся до чёртиков. Приятно же будет.
По мере того, как она начинала улыбаться, я понимал, что она действительно всё выложит мне на блюдечке с голубой каёмочкой. Но улыбка всё же оставалась серьёзной.
— Ох, парень, у тебя на словах всё так легко складывается, так просто.
— Как же без этого. Ты даже представить себе не можешь, что шампанское с людьми делает. Тут один мой друг глотнул с девушкой винца этого, да она послала его ко всем чертям.
— И? — она уже мало чего соображала. И её, как мне показалось, немного развезло.
— Вон он сидит, дуется,— сказал я и показал на Ромку, потом отвернулся к окну. Слышал, как она встала и ушла. Когда я вернулся к бокалу, то ни её, ни Ромки не было в баре. Я встал, расплатился с барменом и ушёл. Теперь было ещё темнее, похолодало. Домой возвращаться не хотелось, поэтому я наметил крестиком в мозгу место, где мог отдохнуть, выспаться, если захочу спать — лагуну. Я присел на ограду, по ту сторону от которой плескалось море и слышался говор матросов, должно быть, пьяных, в отгуле отмечавших с новыми и новыми дамами этот самый отгул. Я закурил и осмотрел набережную. Когда вот так вот сидишь, то не можешь не заметить людей, которых прежде обходил, не смотря им в глаза. Теперь же сотни судеб можно было увидеть, как говорила Саша. И она была права, хотя мне не хотелось забывать о себе. Быть эгоистом — легче дышать. Из ресторанчика напротив появился знакомый силуэт в тяжёлом свитере под самое горло. Отец присел рядом.
— Как дела?
— Нормально,— отмахнулся я. И, не думая, спросил: — А с чего это ты так расщедрился? Не верю я, чтобы ты так расчувствовался тогда на вокзале.
А он и не смутился:
— Парень, ты мне сын или кто-то просто знакомый?
Я только тут очнулся. Ладно, извини.
— А где Ромка?
Я улыбнулся успокаивающе.
— Позволь мальчику побеситься. Он с дамой в парке гуляет.
Тогда он присвистнул:
— А, тогда ладно. Эх... А ты чего же один?
— Это уже не те дела,— сказал я. И мы молчали. О чём думал он, я не знаю, но мои мысли кружились так, что выловить что-то умное я не мог. Хотелось спать, и кровать в доме родителей, перина, подушки — всё это мне показалось так притягательным, что я предложил по этому поводу:
— Пошли домой? Я устал уже. Время, кажись, позднее.
Он согласился с доводом. Мы поднялись, каждый по-своему крякнув, с холодной ограды, двинулись мимо людей к дому. Я пытался идти с ним в ногу, но каждый раз забегал вперёд. И невольно приходила мысль, которой я чурался: он стареет. Но я всё списывал на свою привычку вышагивать. Он же внимательно рассматривал мою спину, что-то не прикидывая, но осмысливая тягуче. О чём же он думал, почему мне так неприятно понимать очевидное?
— Как мамка?
— Нормально. Как ты мыться пошёл, так она и спать легла. А так, всё путем. Ты точно согласен с моим предложением?
— Ты ещё спрашиваешь. Конечно!
И он тогда расцвел. Так мы дошли до самого дома, но там я остановился, завидев на лавочке у стены напротив фигуру в красном. Fi? Она?
— Пап, у меня тут дело появилось. Не мог бы ты пойти домой, пока я не справлюсь?
Он посмотрел внимательно в ту сторону, где сидела Нора, серьёзно сжал губы, но кивнул: иди. Я проводил его до двери, потом ринулся к лавочке. Хотелось прибежать, но я заставил себя плестись к ней. Нора тоже увидела меня, должно быть, даже вышла именно по этой причине, хотя...
— Привет,— сказал я, но не сел, ожидая приглашения.
— Здравствуй,— мрачно ответила она, но всё же улыбнулась. Рада видеть, прочёл я на её лице.
— Как дела? Почему не спишь?
— Тебя жду.
— Зачем?
— Валер, ты не мог бы... — она сбилась с фразы.— Ты-то как? Тебя отец не слишком обидел? А я? Прости, пожалуйста.
— Я зла на тебя не держу. Что ты хотела?
— Ничего! — внезапно отрезала она и пошла. Но не домой, а вниз, к набережной. Я посмотрел ей вслед, догнал.
— Я не тот тон выбрал? Прости. Я просто хотел узнать, что ты хотела. Ты сама просила о чём-то.
Она остановилась. В темноте я не видел её лица.
— Все вы так. Сначала скажут что-нибудь, а потом «прости» и только-то,— чуть не крикнула она, да собралась идти дальше в своей гордости.
— Бывают такие случаи, когда невиновному извиняться приходиться.
Она как-то вся осела, упала мне в руки.
— Извини, не хотела. Тут столько сегодня произошло.
— Ну-ну, пошли ко мне, там всё расскажешь.
— Ладно,— всплакнула она. Мне пришлось её поддерживать, когда мы шли домой. Я тихо отворил незапертую дверь и пропустил Нору внутрь, провел её в комнату, где никого не было. Там лежала моя сумка. Может, отец решил предложить её мне, когда я вернусь. Кровать блистала новым бельём, на стуле лежал халат, под ним — тапочки. Я предложил Норе сесть на кровать — так удобней. Сам же убрал со стула халат, сел на него, включил лампу на столе.
— Располагайся. Не стесняйся, здесь всё моё. Чаю хочешь? Или поесть?
Она кивнула. Я переспросил, что из еды она предпочитает. Она сказала: чай. Я же принес из кухни полный поднос всякой всячины и кофе для себя. Чайник пришлось поставить на халат — так он был горяч, потом я налил ей чаю, себе — кофе, она закачала головой:
— Спасибо.
— Не за что. Ты же мне квартиру дала — это-то лучше просто еды. Дак, что же ты грустишь? Я виноват?
— Скажи человеку, что у тебя не всё в порядке, он сразу начнёт винить себя.
— Точно,— кивнул я.— И всё-таки? Или мне не расспрашивать? Может, это не моё дело?
Она оттолкнула от себя стол. Он мягко прошуршал к стене и остановился там. Я поставил на него кружку. Нора выключила лампу.
— Тебе спать охота? Ложись, я себе в гостиной постелю,— сказал я и пошёл к выходу, закрыл дверь за собой, выключил в гостиной свет, включил телек и упал на пол. Конечно, мне хотелось провести с ней ночь, но хотела ли она этого? Ах, плевать, лучше уж поспать на полу в гостиной, чем ошибиться в отношениях с ней. И устал я. Я зевнул, вырубил телек, прощёлкав предварительно по всем каналам, так ничего и не найдя. Но всё-таки не спалось. Я стащил с дивана подушку, снял с себя одежду, уложил всё это на пол в форме кровати, полез в шкаф за пледом, но тут открылась дверь. Я обернулся. Пришла Нора, закутавшись в простыню так, что стала похожа на узел солдата.
— Что такое? Неуютно? Может, мне что-нибудь сделать? — затараторил я, стыдясь, что этого «что-нибудь» не сделал раньше для дорогой гостьи.
— Нет, что ты. Мне просто страшно. Не посидишь у меня? Я знаю, ты уже сторожил меня, когда я...
— Хорошо. Пошли,— сонно ответил я и поднял своё «творение». С вещами я прошёл в тёмную комнату, постелил себе на полу в ней теперь, лёг. Легла и Нора — я слышал шуршание простыней.— Теперь всё в порядке? Спокойной ночи.
— Подожди, я хотела поговорить.
— Да? Что такое?
— Почему ты тогда ушёл? Мне сразу скучно стало. Я тебя в городе искала, но тебя нигде не было. Где ты был?
— В горах. А что произошло тогда?
— Отец прогнал меня из дому, а ключей от того домика у меня не было. И тут ты куда-то делся, словно в воду канул.
Я вспомнил о разговоре с пассией Ромки и чуть было не усмехнулся.
— У тебя было такое лицо, когда ты вошёл в гостиную, что я испугалась, когда тебя не нашла. Думала всякие глупости. Ты думаешь, что мы с отцом... Нет, ничего такого, он относится ко мне, как к дочери, ничего кроме этого. Всё нормально. Ты, надеюсь, ничего про нас не подумал?
И что-то в её голосе заставило меня подумать: оправдывается, но я смолчал и на этот раз, закинул руки за голову и уставился в окно, напротив которого и лёг. А она всё говорила и говорила:
— Он в самом деле нормальный. Может, немного эгоистичен, но хороший человек. И ты ему понравился. Он даже сказал, что ты на него похож, что он в молодости таким же был.
Меня аж передёрнуло: никогда бы не пожелал кому-нибудь быть похожим на этого ублюдка, а тут такое про меня говорят, кошмар!
— Перестань. Прошло всё уже, а ты плакаться начала. Завтра, бог даст, к своим вернёшься, а если нет, то ко мне в дом переедешь. Плату брать не буду, поживёшь маленько, пока не пустят обратно.
— Ты всегда так спокойно говоришь, словно в мире и нет проблем никаких. Может, ты и прав. Ты не ревнуешь? — опять взялась она гнуть всё в одну сторону. Я вздохнул, пытаясь перебить её, но не получилось. Внезапно на меня что-то нашло, и я спросил напрямую:
— Помнишь, ты написала мне записку?
— Да,— ответила моя собеседница, и из-за подушки на фон окна выскочила бесформенная грива.
— К чему это ты так? Мы тогда ещё плохо друг друга знали, да и сейчас не очень.
Она умолкла, даже дыхание своё приглушила.
— Я боялась сказать тебе это в лицо,— говорила она, чётко подбирая слова.— Я вообще считаю, что не я должна первой делать какие-то знаки внимания. Мне вообще тяжело первой делать шаги.
Я приподнялся на руках, сел на корточках у кровати.
— Мои руки вовсе не сильные, корявые все и не мягкие.
— А ты попробуй.
И я провёл по её щеке ладонью. Она тяжело вдохнула.
— Они мягкие, мягче шёлка.
— Неправда,— сказал я и поцеловал её лоб. Ты ещё многого не знаешь. И что? Я бухнулся обратно к себе и закрыл глаза. Может, первые шаги она делать и не умела, но и продолжать что-либо она не могла. Я закурил, поворачивая всеми сторонами эту мысль, потом затушил сигарету о пачку, положил всё это дело подальше от себя, прислушался к её дыханию — спит! — и сам отрубился. Как-то самопроизвольно вышло.
Проснулся я под утро. Ещё не было светло, но улица из окна казалась окутанной в молочный туман. Может, так я видел спросонья, но вид меня захватил в свои сети, поэтому я проторчал на подоконнике с полчаса. Нора ещё спала, как-то по-детски всхлипывая во сне, когда я оделся и пошёл приводить свою рожу в порядок, что было совершенно не лишним. Волосы торчали во все стороны, глаза покраснели, словно я их тёр очень долго. Я умылся, натянул длинный свитер — не так уж тепло стало на улице — и джинсы, пошлёпал на кухню. Отец уже проснулся и читал свежие газеты, напялив на себя огромное пальто. Похоже, он недавно выходил на улицу.
— Как дела? — спросил я, присаживаясь на диван.
— Доброе утро,— ответил он, попивая кофе из огромной кружки.— Ты-то как?
— Я-то в порядке, только выспаться никак не могу. Может, я пойду, дом посмотрю, пока все ещё не проснулись?
— Хорошо,— он полез на холодильник и вытащил оттуда связку ключей, вручил их мне.— Держи. А кто это там у тебя на постели?
— Подруга. Её из дома выгнали, я и подумал: пускай переночует, а я как-нибудь на полу сосну.
— Ну и?
Я улыбнулся:
— Ты это о чём? — Потом посмотрел на часы над дверью.— Я пойду уже. Надо ещё её разбудить.
И я вышел, затормошил за плечо Нору.
— Нор? Вставай.
— Что? — начала протирать глаза она.— Уже утро?
— Извини, у меня тут родители живут. Может, ко мне пойдём, там и выспишься...
— Хорошо,— пожала плечами она и стала одеваться. Я из приличия отвернулся, потом и вовсе вышел, чтобы расспросить отца о месте, где дом мой новый стоять должен. Потом, постучавшись, вернулся в комнату, собрал и заправил кровать, взял сумку. Нора еле стояла на ногах, пытаясь разлепить веки. Тогда я её подхватил на руки и пошёл на улицу. Она была очень лёгкой, неудивительно — такая тощая. Я быстро дотащил её до дома, который стоял совсем рядом, через квартал от дома родителей. У меня не очень-то много было времени его разглядывать. Я вошёл в комнату, где стояла новенькая мебель, расстелил на кровати прихваченное из родительского шкафа бельё, положил вялую Нору на кровать, сам же решил пробежаться по ранним магазинам, где купил всякой мелочи на завтрак. И оценив набитость своих карманов, обнаружил, что не слишком-то они и набиты. Но позавтракать и заполнить холодильник, мне хватило. Когда я вернулся, Нора ещё спала. Я не стал её будить, сварил себе кофе, вышел на балкон, нависавший над морем; тоже мне место подобрали, как раз по моему вкусу. А так — жить можно. Я допил кофе и закурил. Давно же я не курил, с вчерашней ночи. Что же мне делать? На работу идти устраиваться не хотелось, да и не получу я нужной суммы сразу же после поступления. А поступлю ли я?
— Доброе утро,— донёсся из спальни голос. Я ответил и налил в ту же кружку, из которой пил, кофе для Норы. Она поблагодарила, взяв кружку, словно крысёнок семечко, жадно и нервно.
— Выспалась?
— Спасибо,— Нора выпила свою порцию, огляделась.— Это твой дом?
— Ага, нынешнее жильё. Может, печенья хочешь? У меня тут есть.— Я поднял пакетик с подоконника, но Нора отказалась. Целлофан вернулся на место.— Ты пойдёшь сегодня, поговоришь с отцом?
— Ты меня прогоняешь?
— Что ты, просто волнуюсь.
— Не-а! — нагло заявила она.— Он всё равно не станет со мной разговаривать. Я его очень достала. Не пойму, из-за чего он так.
— Объяснить?
— Если можешь,— сказала она, зевая и потягиваясь, так что её красивая маленькая грудь скакнула из-под одеяла. Похоже, она вставала и разделась, пока меня не было.
— Он рассвирепел из-за меня. Он не выносит, когда ему мешают что-либо делать. Ты же замечала, наверное, как он сталкивает тебя, когда в комнату входит мама.
Нора замолчала и уставилась в одну точку, потом отставила кружку и хлопнулась в подушку лицом. Я открыл пакетик и стал рассеяно жевать печенье.
— Откуда ты знаешь?
— Догадался,— буркнул я. Опять что-то нарушил в их системе жизни. Господи, всем и всегда я причиняю зло.
— Валер, у тебя есть комната?
— Да. Эту можешь взять себе. Я поживу наверху.
Она не ответила, всё ещё умывая подушку слезами, которые просто текли из глаз. Не могу сказать, что она ревела, но по голосу понять, что творится нечто похожее, можно было.
— А что с Верой?
— Не знаю. Она пропала. Как убежала тогда, так я её больше не видела.
— Ладно, спи, у меня ещё есть дела,— соврал я, чтобы уйти поскорее. День уже родился, ветер сразу охватил мои волосы. Мне показалось, что это он, а не я, вытянул их, сломал мне кости, по новой перестроил тело. Я кашлянула и пошла к набережной. Вот дилемма, решение которой я очень давно откладывала на очень долгие сроки: кем быть и чем заняться. Собственно вторая её часть долбила мне по мозгам намного чаще, чем первая. Я жила, как жила, плыла по течению, зарабатывала деньги тем, что развлекалась. В этом я очень походила на Нору, с той лишь разницей, что она никогда не раздумывала, что сделать. Это ей говорили. Я же так не могла. И сейчас, шагая к набережной, рассматривала вывески магазинов и лавок, не переставая вспоминать те дни, когда я жил у Норы. Так неожиданно всё оборвалось. Блин, почему она не может брать пример со своей матери? Куда делись её учебники, которые она читала в день нашей встречи? И почему я так давно не бралась за перо? Я стала похожей на ту, на которую похожей быть не хотела. И внезапно я увидела за столиком в одном из кафе Сашку. Я завернула туда. Он не поднимал головы от миски, из которой жрал; по-другому и не скажешь. Я присела рядом.
— Здравствуйте.
Он чуть не поперхнулся, посмотрел на меня.
— Здравствуйте.
— Вы...
— Мы знакомы?
— Пока нет, но я много о вас слышала. Вас так расхваливали... Давайте, перейдем на «ты»? Будет удобнее общаться.
— С удовольствием.
— Славно.
Он ушам своим поверить не мог. Глаза за очками залились гордыней. Я же закинула ногу на ногу, улыбнулась.
— Я не знаю твоего имени.
— Валерия.
— Александр,— он вытер руку о салфетку и протянул мне. Я не приняла, только пожала плечами.— А от кого ты это слышала?
— А вот это пусть останется тайной. Не хочу выдавать своих людей. Но они просили передать вам вот что...
И тут что-то на меня нашло. Я схватила тарелку со стола и размазала остатки пищи по его наглой харе, смеясь, выбежала из ресторанчика. Он сидел там и понять не мог, что, собственно, произошло. Я пошла дальше, пытаясь простить себя за совершённое. Ничего не получалось. Тогда я села на камни ограды, где в прошлый раз встретила отца, закурила. Может, попить холодной воды? Напротив продавали минералку. Я зашла и купила бутылку, жадно выплеснула на себя её содержимое, расплатилась. Десятки глаз наблюдали за мной.
— Пьяная,— послышалось в толпе.
— Дура,— тоже из толпы, но уже тише.
— Заткнитесь,— из кучи поднялся молодой человек и подошёл ко мне. Это был тот, из ресторана, сумочку которого мы обобрали. Имя я забыла.— Здравствуйте. Что-то случилось?
— Здесь всегда что-нибудь случается.
— Вы не правы. Я, к примеру, скучаю.
— И поэтому подошли ко мне?
— Нет. Я просто не могу видеть даму в беде.
— С чего это вы так подумали? Я в беде?
— Я не знаю. Просто показалось.
— Просто. Просто. В мире никогда ничего просто не бывает. Пора бы уже усвоить это,— вскричала я и облокотилась о стойку. И внезапно меня разобрал смех. И что это я? Сделала пакость и в слёзы? Дурдом.— Извините. Я, кажется, помню вас. Ресторан, танцы...
— Ах, да. Вы, вроде бы, собирались уезжать?
Всё-то он помнит. Вот, сволочь!
— Не довелось мне уехать. Не составите компанию? Я к пляжу иду.
— Купаться?
— Ну, нет. У меня и купальника нет. Просто посижу на берегу, посмотрю на море, может, волны набегут и смоют с меня горе.
— Да вы поэтесса!
— Может... мне сейчас на всё наплевать! А вы как хотите.
И я направилась к выходу, не считая нужным оборачиваться на парня. Он догнал меня, пошёл рядом. Может, мне на нём отыграться? Как? Это-то я найду, как. А, пускай сам нарывается на неприятности. Ах, опять я обо всём этом идиотизме. И зачем такие мысли в голову лезут? Вот, к примеру, красивое местечко, где можно посидеть, поглазеть на окружающую среду, поковырять рукой в песке камушки — скамейка, каким-то неуклюжим пацаном вытащенная на пляж. А волны уже хлестали по берегу, брызгами доставая до моих ног. Осень идёт. Обычно здесь предвестником осени служит дождь, но сегодня небо было всё ещё светлым, пусть слегка хмурым, а может, мне так просто казалось? Но нет! закрапало.
— Под навес какой-нибудь не пойдёте?
Я смерила взглядом, полным разочарования, парня, что никак не хотел от меня отстать. У него чуть не лопнуло сердце.
— Вы так боитесь подмочить своё достоинство?
И он уткнулся носом в землю. Сейчас будет толкать речи, что он влюбился в меня с первого взгляда и так далее, подумала я, но он только вытащил пачку сигарет и закурил, потом оглядел серый уже горизонт.
— Похоже на «Ассу»?
— Что? — переспросил он.
— Сигареткой не угостите?
Он протянул их. Дорогие сигареты же он курит. И я закурила. Господи, так давно я не видела осеннего Крыма. А ещё зима скоро будет. И денег нет ни копейки. И всё это так постыло и неприятно, что хочется зарыдать, уткнуться кому-нибудь в плечо своим сопливым носом, задохнуться в лживых слезах... но я не стала этого делать. А, я устала быть сильной. Я устала быть мужчиной в юбке. Я устала превращаться туда-сюда. Боже, что случилось?
Я даже не могла понять, почему все эти, мелочные на первый взгляд, проблемы так растрепали мои нервы, почему я...
— Извините, как же вас зовут?
— Андрей,— прошептал он, внезапно приоткрыл окроплённые водой дождевой веки, да встал со скамьи. Я посмотрела туда, куда смотрел и он. Со стороны моря, шагая прямо по волнам, приближался Валера. Он смотрел на нас и грустно улыбался.— Ты его знаешь? — переводил взгляд с меня на него и обратно снова Андрей.
— Да,— сказал уже вышедший из воды Валера, подошёл ближе.— Сестра она мне. Лер, я пойду к Норе, а? Мне, конечно, неудобно, что я вот так вот явился и сразу прошу забрать у тебя дом, но Нора... Лер?
— Бери... ты... — я не знала, поймёт ли он, но так не хотелось говорить этого слова.
— Прощай, а может случиться, что и увидимся. Но никаким образом не по одну сторону взгляда.
— Ты всегда умел хорошо говорить,— сказала я.— И немногие тебя понимали.
— Говори в настоящем времени, мне же не хочется побывать в чёрной рамке. Ну, поцелуемся?
— Глупый ты оптимист,— сказала я, и так мы долго стояли у берега моря, держа друг друга в объятиях. И каждый из нас терял частичку себя всё это время, пока на пляж не выбежала Нора:
— Валер, пошли домой, я кушать приготовила.
И брат мой счастливо улыбнулся.


© 1999 Valeri Koivo: koivo@mail.ru | guestbook
Edited by Alexej Nagel: alexej@ostrovok.de
Published in 2000 by Ostrovok: www.ostrovok.de