Всеволод Сахаров / Народ: от поэзии к правде. (Ещё о «Записках охотника» И. С. Тургенева)

Весну 1846 года молодой Иван Тургенев провёл в орловском имении Спасское-Лутовиново и посетил своих соседок, сестёр Александру и Наталью Беер. Девушки запомнили его восторженное отношение к «громадному таланту» поэта Н.А.Некрасова: «Когда он читал стихотворение Некрасова «Родина», от которого душа рвётся и болит, дух замирает — и у него только голос прерывался». Близ родного дворянского гнезда Тургенев взволнованно декламировал всем ныне известные строки своего друга и издателя журнала «Современник»:

И вот они опять, знакомые места,
Где жизнь отцов моих, бесплодна и пуста,
Текла среди пиров, бессмысленного чванства,
Разврата грязного и мелкого тиранства;
Где рой подавленных и трепетных рабов
Завидовал житью последних барских псов,
Где было суждено мне божий свет увидеть,
Где научился я терпеть и ненавидеть...

Молодой дворянин с детства знал все эти жестокие капризы, самодурство и простодушное тиранство «барства дикого» (Пушкин), видел, как его властная и своевольная мать угнетает и унижает крепостных крестьян, дворовых и собственных детей. Чувства и мысли гневного некрасовского стихотворения Тургеневу были понятны и потому так волновали его. Но молодой богатый дворянин, учившийся в Петербургском и Берлинском университетах, долго живший в Италии и путешествовавший по Западной Европе, обладал мягкой, лирической натурой, чуждался туманящих разум ненависти, злобы и мести, обличений общественных пороков и разрыва со своей средой и её высокой культурой.

Он заговорил о барстве, угнетении и унижении, крепостном праве, роковом расколе русского общества на господ и рабов совсем другим языком. Не озлобленный мститель и обиженный ненавистник своего класса, а впечатлительный поэт природы и народной жизни, неравнодушный знаток и заступник угнетённого и униженного человека (причём это касалось не только крепостных, но и разночинцев и дворян), деревенский житель с детских лет, увлечённый охотник и путешественник по родной земле, хранитель семейных преданий и народных легенд и поверий, российский просвещённый дворянин и заботливый помещик — таков автор книги совершенно оригинальной и для русской литературы той поры неожиданной именно по причине своего мягкого, меланхоличного гуманизма и тончайшей поэтичности — «Записок охотника».

С 1847 года в журнале Некрасова «Современник» начинают появляться тургеневские рассказы, эту книгу составляющие. Сам автор называл её — «мои очерки о русском народе, самом странном и самом удивительном народе, какой только есть на свете». Сказано это любящим, достойным сыном своего народа. Иван Сергеевич Тургенев (1818—1883) прожил долгую и сложную жизнь в литературе, стал автором знаменитых романов, европейски известным писателем, из орловской деревни переселился в Париж, где и скончался. Но «Записки охотника» сразу определили его судьбу, эту удивительную, нестареющую книгу он обдумывал десять лет, писал всю жизнь, в ней содержатся темы его зрелых сочинений. Недаром чуткий критик и прозаик Александр Дружинин в 1857 году писал о Тургеневе: «...Наш автор только в «Записках охотника» достигнул высшей степени своего развития и остановился на ней и остаётся на ней долгое уже время». И появившиеся впоследствии тургеневские социальные романы ¹ не смогли заслонить высокую поэзию и щемящую художественную правду «Записок охотника». У книги была великая, отчётливо видимая автором цель. Она своей цели достигла, перешла в реальную жизнь, стала её частью, стала на эту жизнь влиять, меняя её, меняя нас.

Очевидно огромное социальное, общественное значение «Записок охотника», важная роль этой правдивой и смелой книги в окончательном разоблачении и ниспровержении крепостного права и освобождении крестьян в самодержавной России. Она всем, и в том числе императору, открыла вдруг глаза на невозможность и безнравственность дальнейшего сохранения крепостнического деспотизма в России. Автор показал, кого и как у нас каждый день угнетают, и все увидели живых, реальных людей, своих братьев в человечестве, возникло острое, мучительное чувство жалости и вины. Тургенев своим участием в благородном деле освобождения справедливо гордился, навсегда запомнил неожиданную встречу на маленькой железнодорожной станции: «Вдруг подходят ко мне двое молодых людей; по костюму и по манерам вроде мещан ли, мастеровых ли. «Позвольте узнать, — спрашивает один из них, — вы будете Иван Сергеевич Тургенев?» — «Я». — «Тот самый, что написал «Записки охотника»?» — «Тот самый...» — Они оба сняли шапки и поклонились мне в пояс. «Кланяемся вам... в знак уважения и благодарности от лица русского народа».

Стоит задуматься, за что же мы вот уже 150 лет благодарим автора «Записок охотника». Великий русский поэт Фёдор Тютчев в ноябре 1849 года выслушал на вечере у князя В.Ф.Одоевского чтение актёром М.С.Щепкиным тургеневского «Нахлебника» и заметил: «Это произведение отличается захватывающей и совершенно трагической правдой». То же можно сказать о рассказах «Записок охотника». Однако сам автор помнил, что он — прежде всего поэт-художник, пусть и с безошибочным социальным чутьём, и говорил: «Правда — воздух, без которого дышать нельзя; но художество — растение, иногда даже довольно причудливое — которое зреет и развивается в этом воздухе».

Его «художество», его творчество глубоко правдиво и вместе с тем является подлинной поэзией, живущей по собственным законам и не подчиняющейся требованиям минуты, нуждам той или иной политической партии или класса. Русский читатель понял и с благодарностью принял эту художественную правду, хотя и увидел всю требовательность любви автора к своим героям. Не то было с так называемой «общественностью» (это о ней Тургенев сказал позднее: «Общество наше, лёгкое, немногочисленное, оторванное от почвы, закружилось, как перо, как пена»), с русской интеллигенцией, которая усматривала в «Записках охотника» то чисто социальный протест, то чистую поэзию, то славянофильскую проповедь консервативных воззрений. Всё это можно при желании найти в очерках Тургенева, но книга его — произведение целостное и написана совсем о другом. Сам автор это знал и ответил своим критикам в письме 1857 года к Льву Толстому: «Системами дорожат только те, которым вся правда в руки не даётся, которые хотят её за хвост поймать; система — точно хвост правды — но правда как ящерица; оставит хвост в руке — а сама убежит: она знает, что у ней в скором времени другой вырастет». Вся реальная правда «Записок охотника» для многих осталось закрытой и неподъёмной. Между тем поэзия тургеневской лирической прозы не должна заслонять главной темы и художественной глубины этой уникальной книги о народной жизни.

Да, автор «Записок охотника» поэт в прозе, тонкий мечтательный лирик романтической школы Жуковского, певец русской природы. Но при появлении в журнале «Современник» некоторых её очерков критике и читателям сразу вспомнилось совсем другое имя — Гоголь, автор «Мёртвых душ», поэмы в прозе. Конечно, это очень разные люди и художники. И всё же... Гоголь ведь тоже был замечательным лириком в своей прозе, и особенно в знаменитых авторских отступлениях «Мёртвых душ». Тургенев писал свои «охотничьи» очерки о русском народе в основном во Франции, книга Гоголя о путешествии Чичикова по России создана в Италии. Родина лучше видится на расстоянии, из «прекрасного далека»...

И композиция обоих произведений одинакова: очерки и типы русских людей скреплены воедино образом путешествующего по родной земле рассказчика, только у Тургенева это не одержимый бесцельной деятельностью пройдоха Чичиков (в этом похожий на гончаровского Штольца из «Обломова»), а орловский помещик на охоте, пространство сужено до границ этой черноземной губернии и в основном включает знакомые места писателя, а авторское «я» выражено с замечательной лирической смелостью, что и делает тургеневскую прозу столь поэтичной. Но это очевидное сходство говорит и о понятном родстве главной идеи Гоголя и Тургенева, о том, что их цель, «сверхзадача» — дать новый образ России и её народа, расколотого, угнетённого сверху до низу, не поступившись при этом реализмом и художественностью и соединив лирику с острой социальной сатирой.

«Записки охотника» — это книга о народе, его социологическое описание в характерных типах и жизненных ситуациях. И вся её поэзия связана с русским крестьянством, представленным здесь в личностях очень разных, но одинаково самобытных и привлекательных. Каждое лицо здесь появляется продуманно и для читателя становится новым открытием, ведущим его к вполне определённым выводам и обобщениям.

Книгу открывает знаменитый рассказ «Хорь и Калиныч». Чем же он всех читателей потряс при первом своём появлении в журнале? Это портреты двух друзей, эпически спокойного, уверенного в себе, крепкого хозяина и хитрого торговца, главы большой семьи Хоря и весёлого, кроткого мечтателя Калиныча. Это очень разные живые люди, умеющие мыслить и чувствовать. Самая дружба их трогательна, вплоть до букетика цветов, подаренных Калинычем Хорю. Потрясло всех тогда то, что крепостные в изображении Тургенева — такие же люди, как все. Особенно удивило то, что писатель сравнил Хоря с великим эпическим поэтом Гёте, а Калиныча — с другим великим немецким поэтом, но лириком — Шиллером. Поэтом и философом изображён и божий странник Касьян с Красивой Мечи, знающий народные предания и легенды, вспоминающий о вещей птице Гамаюн, умеющий лечить травами и тонко чувствующий поэзию природы и ценность неповторимой жизни любого живого существа.

Именно жизнь простого крепостного люда проникнута подлинной поэзией, будь то мечтательно-лирическая натура обо всех болеющего душой деревенского чудака (таких людей в народе называли юродивыми) и святого Касьяна с Красивой Мечи или из древнерусского жития вышедшая, олицетворяющая народное спокойное долготерпение грешная и святая Лукерья из «Живых мощей». Поэзия есть и в самой смерти человека из народа, умирающего просто и достойно. В «Певцах» проникновенно говорится о Якове Турке и его замечательном даре песнопения: «Русская, правдивая, горячая душа звучала и дышала в нём и так и хватала вас за сердце, хватала прямо за его русские струны». О дворянах и чиновниках, населяющих «Записки охотника», этого не скажешь, хотя и не всех их автор обличает и разоблачает. «Бежин луг» — гениальное стихотворение в прозе о мечтающих о тайнах жизни крестьянских мальчиках, а о дворянах и их жизни таких поэтических страниц написать нельзя. Крестьяне же живут и умирают в единстве с великой прекрасной природой, которая делает русскую песню бескрайней и вольной, как степь и небо.

Однако ещё Пушкин заметил, что русские песни часто полны неизъяснимой грусти, а друг Тургенева Некрасов назвал народное пение стоном. В «Записках охотника» звучит унылая песня. Народ не может остаться на высоте поэзии и правды, на вершинных нотах и захватывающем восторге своей песни. «Певцы» завершаются безобразной сценой тяжёлого русского пьянства, где люди тут же забыли красоту и поэзию, ожившую в выразительном голосе Якова Турка. Кабак становится русским клубом, местом встречи и душевного отдыха заблудших и изверившихся «заброшенных людей», здесь царят тяжёлое недоброжелательство, ложь, зависть, злоба, предательство, драка, воровство. Получается, что прав юродивый Касьян: справедливости в русском человеке нет. Да, могучий одинокий Бирюк переступает через свою озлобленность и вражду со всем миром и людьми и по-христиански отпускает крестьянина, но он прощает вора и пьяницу, не умеющего и не желающего работать.

Долготерпение народное переходит в пассивность, бездеятельность, чревато страшным повседневным развалом, рукавоспустием. Всей русской «общественности» с её либеральными иллюзиями и дежурными фразами о демократии и правах человека Тургенев ответил в откровенном письме к старому другу Герцену: «Изо всех европейских народов именно русский менее всех других нуждается в свободе». Но ответ этот уже содержится в художественной мысли его книги о народе, где до Гончарова показана русская обломовщина во всех классах и сословиях.

И эти провидческие мысли «Записок охотника» обобщены потом в трагическом рассказе «Муму», где бессловесность и покорность могучего, талантливого и симпатичного народа вполне стоит мелочной и простодушной деспотии старой гадкой барыни. Жалко всех: собачку, Герасима, барыню. Этим пронзительным чувством жалости к заблудшему, несчастному человеку пронизаны «Записки охотника». И не стоит во всём винить крепостное право, люди сами виноваты в своём нравственном падении. Они не любят и не хотят работать, вечно ждут подачек, помощи от помещиков, властей, церкви. Поэты природы и охоты оказываются пьяницами, ворами и профессиональными бездельниками, спокойно сидящими на шее работящих сердобольных русских баб вроде той же мельничихи. Потеряно чувство стыда. Крепостное рабство развратило народ, страх и ложь разъели его могучую душу. Его угнетатели выходят из его же среды (см. рассказы «Бурмистр» и «Контора»).

Все эти расхваленные нанятыми историками народные восстания из школьных учебников истории — дикие и кровавые вспышки ярости и слепой мести рабов, которым ничего не стоит в пьяном разгуле и злобе утопить в реке персидскую княжну, любимую собаку или старика-барина с маленьким внуком, повесить поближе к звёздам учёного астронома или разорвать на части врачей во время холерного бунта. Самое страшное, что беспощадный русский бунт — именно бессмысленный, по точному слову Пушкина, ибо ничего не меняет в народной судьбе: люди остаются крепостными рабами в тоталитарном государстве, лишь меняют хозяев-угнетателей, служат им за черствый кусок хлеба и дырявую крышу над головой, и не помышляя о свободе и достойном труде. И обо всём этом с тревогой думал лиричный автор «Записок охотника».

Рассказ «Стучит!» — это повесть о русском преступлении, на которое так легко шли крестьяне. Здесь уже намечены темы прозы Достоевского. А в так и не дописанном рассказе «Землеед» Тургенев повествует и о русском бунте: крестьяне убили жестокого помещика, заставив его съесть семь фунтов чёрной земли, которую он у них незаконно отнял. Поэма о народе и русской природе переходит в скорбь и гнев зрячей сатиры, писатель и об этих людях умеет сказать реальную правду. Ведь говорил же он славянофилу Константину Аксакову (сатирически изображённому, кстати, в рассказе «Однодворец Овсянников») по поводу «Записок охотника»: «Я вижу трагическую судьбу племени, великую общественную драму там, где Вы находите успокоение и прибежище эпоса».

Столь же страшный развал, упадок, ограниченность, духовное и материальное оскудение видны в изображениях дворян и чиновников. Да, в таких фигурах, каковы помещики Пеночкин, Стегунов и Зверков, крепостники разоблачены, показаны жестокими ничтожествами. Но и другие дворяне не лучше. Их портреты писаны сатирическим пером, и здесь, особенно в незавершённом рассказе «Русский немец и реформатор», Тургенев продолжает «Мёртвые души» Гоголя и предвосхищает разоблачительную прозу М.Е.Салтыкова-Щедрина, его «Историю одного города».

Но на этом писатель не останавливается: не случайно органичной частью «Записок охотника» является рассказ «Гамлет Щигровского уезда», язвительная и правдивая сатира на нарождающуюся русскую интеллигенцию, достойное введение к роману «Рудин». Рассказ «Конец Чертопханова» написан много позднее, и это уже прозорливое предсказание трагического конца русского дворянства, с прискорбным простодушием пробавлявшегося балами, псовой охотой, лошадьми да цыганами и в решающий момент истории не сумевшего защитить себя, своих детей и великолепные дворцы и имения, беспомощного царя, богатейшую, могучую империю, великую культуру. И для исторического контраста и сравнения в книге Тургенева повествуется о роскошной жизни старого барства екатерининских времен («Малиновая вода»), о таких могучих, цельных личностях, как граф Алексей Григорьевич Орлов-Чесменский («Однодворец Овсянников»). Всё ушло, измельчали и обнищали дворяне, само их крепостничество и самодурство — мелочное, неумное, угнетающее придирчивой, недалекой жестокостью, и недаром Хорь и бурмистр смеются над своими неумными, разоряющимися помещиками. Вдруг становится ясно, что всё это долго не продлится, и такая пророческая мысль особенно потрясла дворян, прочитавших правдивую книгу об их крепостных рабах.

Да, «Записки охотника» Тургенева — книга непростая, её надобно уметь читать правильно и без купюр, всю насквозь, пользуясь реальным комментарием и безотказным словарём В.Даля. Здесь нет ничего лишнего или неудачного, всё служит авторскому замыслу, главной цели. И нужно знать русскую историю, язык и предания, высокохудожественной страницей которых это многосложное сочинение является. Но всё вышесказанное вовсе не отменяет того очевидного обстоятельства, что тургеневская книга полна поэзии и правды русской природы и народной жизни. Всё здесь объёмно, зримо, полно красками, звуками, запахами. Французский писатель Альфонс Доде оценил богатство лирической прозы своего русского друга: «У большинства писателей есть только глаз, и он ограничивается тем, что живописует. Тургенев наделён и обонянием и слухом. Двери между его чувствами открыты. Он воспринимает деревенские запахи, глубину неба, журчание вод и без предвзятости сторонника того или иного литературного направления отдаётся многообразной музыке своих ощущений».

Автор этой великой книги о русском народе лучше нас понимал её социальный смысл и звучание, её историческое значение: «Бывают эпохи, где литература не может быть только художеством — а есть интересы высшие поэтических интересов». И всё же его «Записки охотника» и поныне остаются одной из самых светлых, поэтичных, художественных книг русской литературы. И произошло это потому, что героем книги стал не только русский народ, но и русский язык, о котором автор «Записок охотника» сказал пророчески:

«Во дни сомнений, во дни тягостных раздумий о судьбах моей родины — ты один мне поддержка и опора, о великий, могучий, правдивый и свободный русский язык! — Не будь тебя — как не впасть в отчаяние, при виде всего, что совершается дома? — Но нельзя верить, чтобы такой язык не был дан великому народу!»

ВСЕВОЛОД САХАРОВ

НАРОД: ОТ ПОЭЗИИ К ПРАВДЕ