Всеволод Сахаров / Концепция золотого века в свете эсхатологических учений XVIII столетия

Наши представления о мире идей века Просвещения достаточно полны и точны, опираются на классические работы российских и зарубежных учёных. Вершиной эпохи Просвещения и вместе с тем трагическим её завершением по праву считается XVIII столетие, век великих учёных и писателей, Вольтера, Дидро, энциклопедистов. И в то же время мы знаем, что этот мир идей существенно сложен и противоречив. К тому же XVIII век отнюдь не исчерпывается Просвещением, рядом с идеями и творчеством просветителей существуют и борются с ними иные философские системы и художественные миры. Именно тогда возникает великий спор о Просвещении, который неизбежно принимает эсхатологическую окраску после гибели этой эпохи и многих её деятелей в огне Великой французской революции. Спор этот жизненно важен для русской культуры того времени, определяет её достижения, капитальные идеи и исторические судьбы на протяжении всего XIX века, да и сегодня далёк от завершения.

В 1852 году философ-западник П. Я. Чаадаев, возражая славянофилу И. В. Киреевскому, подводил некоторые итоги этого спора: «Общее мнение не ограничивалось сравнением русского просвещения с просвещением европейским, но предполагало вообще, что существенное различие между одним просвещением и другим состоит не в характере, а в степени...» ¹ Оставив в стороне исторические подробности полемики, обратим внимание на саму идею: чем больше просвещения и неизбежно с ним связанной свободы, тем лучше. Когда они достигнут наивысшей полноты, наступит Золотой век для всего человечества.

Такая по-кандидовски оптимистичная однолинейность, вообще характерная для века Просвещения и его деятелей, исключает любой историзм воззрений и сколько-нибудь эмоционально и философски обоснованную эсхатологию, а вот неизбежный исторический крах основанных на ней прекраснодушных теорий, страшные, кровавые формы, которые эти теории вдруг принимают в мире реальной жизни и политики на грани веков, порождают трагические мысли о конце времён и гибели человечества. Тогда и возникают такие выдающиеся и загадочные произведения, как записанное Ж.-Ф. Лагарпом пророчество Ж. Казота, рождаются такие мыслители, как беспощадный, убедительный и талантливый критик века Просвещения и его деятелей Жозеф де Местр.

Все эти обстоятельства заставляют нас иначе взглянуть на XVIII столетие. Вдруг выясняется, что в эту сложную эпоху существовало несколько просвещений, они спорили друг с другом, опирались на совершенно разные культурные традиции и философские системы. Казот и Местр как мыслители и писатели сложились до Великой Французской революции, они — масоны, последователи той самобытной и вполне художественной философии жизни, которую создали живший во Франции португальский мистик Мартиниш Паскуалиш (он и дал имя мартинизму) и его талантливый ученик Л. К. де Сен-Мартен. Философия и эстетика ордена вольных каменщиков в разных формах получила распространение в Западной Европе, особенно в Англии и Германии. ² Масонство возникло и в России и повлияло на всю её рождающуюся новую культуру, и прежде всего на художественную литературу. ³

Именно здесь в масонских философских и литературных сочинениях прозвучала принципиальная, обоснованная критика многих идей и ценностей XVIII века. Есть у русских вольных каменщиков и своё название для эпохи Просвещения, в которую они живут и делают свою тайную «работу». Масон, переводчик мистических книг и поэт А. Ф. Лабзин говорит ясно: «...Ложное Просвещение, пролиявшееся всюду, есть та река, которая стремится поглотить Истину, хотящую породить нам мужественное чадо и бегущую для того из градов в пустыни и степи». ⁴ Без инвектив великого мастера ложи «Умирающий сфинкс» не будет до конца понятна таинственная предсмертная статья Пушкина «Александр Радищев» (1836), этот важнейший документ для истории русского масонства, где прямо и точно сказано: «В Радищеве отразилась вся французская философия его века: скептицизм Вольтера, филантропия Руссо, политический цинизм Дидрота и Реналя; но всё в нескладном, искажённом виде, как все предметы криво отражаются в кривом зеркале. Он есть истинный представитель полупросвещения». ⁵ Эти высказывания показывают, что проблема настолько серьёзна, что ограничиться критикой здесь никак нельзя.

Масонская философия была характерна не только как принципиальное отрицание прямолинейного просветительства XVIII века, стала очень последовательным возвратом ко всем домасонским тайным верованиям, традициям мировой эзотерики, античной, восточной, иудейской и христианской, к гностицизму и средневековой мистике, отброшенным после культурных революций, которые произошли в эпохи Возрождения и Просвещения и по дороге многое изъяли из богатого духовного обихода европейского человека, предложили свои самоуверенные однолинейные формулы взамен сложных старых идей. Ясно, что такая философская критика порождает вполне оригинальную эсхатологию, опирающуюся на барочные «Центурии» Нострадамуса, сочинения Якоба Беме и Джона Пордеджа, поэзию немецких розенкрейцеров. Масонский Золотой век оказывается не только позади, но и впереди, в послеисторическом будущем, где времени больше не будет, в вечном царстве света и всемирного братства, а «водители» масонской толпы стремятся повести «братьев» в новый рай на земле, в Золотой век справедливой богини Астреи.

Потому-то так интересовали масонов доисторические времена, потому-то особое место в их чтении, переводах и издательской деятельности занимала поэма англичанина Мильтона «Потерянный рай» (в раннем русском переводе с французского поэма получила характерное название «Погубленный рай»). Русские поэты-масоны А. П. Сумароков, В. И. Майков и М. М. Херасков не случайно пишут барочные «оды философические» о Страшном Суде как наказании за падение человека и конце времён. Ибо, когда пал духовно человек, пала и природа, ставшая, по мысли масонов, низкой «натурой», материальным хаосом, лабиринтом мёртвых вещей, где заблудился несчастный потомок светлого первочеловека Адама Кадмона. Только «водители», просвещённые масоны высших степеней могут вывести его из этого лабиринта:

Когда любовь в златые веки
Блистала всем в своей красе
И в братстве жили человеки,
Тогда масоны были все. ⁶

Масонская философия имела установившийся взгляд не только на природу и человека, ⁷ но и на историю, на общество, в котором человек живёт. С этой точки зрения оказывается, что самодержцы, верховные правители, жрецы, священники любой церкви — всего лишь узурпаторы, которые преступно посягнули на общую для всех людей политическую и духовную свободу. Масоны всегда были убеждёнными противниками войн, деятельными сторонниками идеи вечного мира (об этом написан трактат В. Ф. Малиновского, масона и первого директора Царскосельского лицея), отсюда их вражда с Наполеоном, отсюда общеизвестный пацифизм Карамзина и рассуждения молодого масона А. С. Пушкина о «вечном мире». ⁸ Их псевдоинтернационализм основывался на необходимости объединения народов во всемирной империи, руководимой просвещённым, «конституционным» вождём-масоном. Ясно, что такая философия истории насквозь эсхатологична, полна тёмных и мрачных пророчеств, говорит о началах и концах, исторических канунах и мировых социальных катастрофах.

Любое национальное государство с масонской точки зрения является незаконным образованием, посягающим на целостность мира, ибо Бог дал человеку божественную свободу; те же, кто так или иначе ограничил её, являются врагами божественного порядка, поэтому с ними необходимо тайно и беспощадно бороться, вплоть до негласно признаваемого вполне законным умерщвления убеждённых опасных врагов. «Вселенная есть отечество каменщика»,— оказано в масонском уставе.

Золотой век Астреи предстаёт у масонов веком, в котором не будет законов, власти, наций, границ и собственности, т.е. это знакомая всем нам по коммунистической мифологии картина социального рая на земле, но в масонской интерпретации она выглядит иначе, ибо в ней есть существенный момент, для марксистов неприемлемый,— идея свободы человеческой воли.

«И потому доколе в человеке есть воля, которая хотя и может развратиться худым её употреблением, не престану однако почитать его свободным, хотя он почти всегда порабощён»,— пишет философ-масон Сен-Мартен, мельком упомянутый в «Письмах русского путешественника» и всё же, по-видимому, встречавшийся с их автором. ⁹ А в толкованиях Священного писания, написанных Гамалеей, говорится о воле как о «собственном в человеке диаволе»: «Но она как Адама вывела из рая, так и всякого из потомков его не впущает туда, пока он не решится на всевозможное исполнение по Евангелию, несмотря ни на какие человеческие заповеди и предания». ¹⁰ Философам вторит их издатель, практик масонского дела Новиков: «Добрые люди говорят, что падать есть человеческое, но знать и пребывать в падении есть диавольское». ¹¹

Вот что привлекло в масонском учении молодого Карамзина. В его примечаниях к переводу поэмы Галлера «О происхождении зла» сказано: «Свободная воля причинила падение человека, свободная воля токмо может и паки восставить падшего: она есть драгоценный дар творца, сообщённый им тварям избранным». ¹² Карамзин высказывает эту мысль потому, что и в просвещённом XVIII веке человек был ограничен, подавлен, его всё время вдавливали в какие-то рамки. Возникали прогрессивные, но слишком общие абстракции, которые быстро становились материальной силой и ограничивали в правах, обесценивали конкретную самоценную личность. Сильно понизилась цена человеческой жизни. Было от чего прийти в отчаяние и пророчествовать о конце времён и Страшном Суде.

Масонский интерес к изначально богатой, таинственной, внутренне свободной душе человека, к познанию себя был для молодого Карамзина любопытен и ценен, он увидел здесь и возможность собственного духовного исцеления и движения вперёд, обретения нового смысла жизни. Разумеется, его привлекала и практическая сторона масонства — благотворительная и книгоиздательская деятельность, педагогика, организация университетов, пансионов, семинарий, учёных и литературных обществ,— т.е. просвещение России, символом которого стал любимый масонами, ставший героем их песнопений император Пётр Великий.

Предложенная масонами идея диалектики души имеет весьма мало общего с прямолинейно-механическими идеями просветителей, толковавших человека как мыслящую, полностью зависящую от внешних условий машину и веровавших в исправление неидеального мира путем навязывания ему «правильных», прогрессивных рецептов развития. Идеям царства разума и прогресса масоны противопоставили эсхатологическое учение о повреждении разума и падении некогда идеального, обладавшего полным знанием человека. «Разум наш, будучи изощрён бесполезными науками и подкрепляем самолюбием, или надеянием на свои способности, увеличивает воображение, которое удобно приводит человека и к совершенному добру и к совершенному злу»,— говорил в лекциях духовный вождь русского масонства профессор И. Г. Шварц. ¹³ В масонском гимне сказано то же:

Ума пределы тесны,
Чтоб таинства объять...

Не случайно главная «великая» (или «материнская») ложа русских масонов всегда носила имя Астреи, древнегреческой богини справедливости, управлявшей счастливым миром идеальных людей в Золотом веке (см. работы Л. Лейтона и особенно книгу С. Бера о райской мифологии масонов). В этой и других ложах братья воспевали в гимнах светлое прошлое:

Когда любовь в златые веки
Блистала всем в своей красе
И в братстве жили человеки,
Тогда масоны были все. ¹⁴

В их поэтических идеях и художественной космологии особое место занимал миф о Золотом веке, находившемся в доисторическом идеальном прошлом, где жил светлый, близкий к Великому Архитектору Вселенной до-человек Адам Кадмон, достойный окружавшего его стройного мира всеобщей гармонии. «Единое понятие о златом веке может представлять черты истинного, общественного (social) блаженства. Чем более оный открыт в обществе, тем оно счастливее; чем менее тем несчастнее»,— утверждал переводчик псалмов Давидовых И. П. Тургенев. ¹⁵

Потому-то так интересовали поэтов-масонов знаменитая поэма Мильтона «Потерянный рай» и миф о Купидоне и Психее, в XVII веке давший очаровательно-легкомысленную и грациозную, но на самом деле скрывавшую глубокие философические мысли повесть Лафонтена, писателя, близкого к знаменитому тайному предмасонскому Обществу святых даров ¹⁶ и потому привлёкшего внимание русских его «братьев» — Ф. И. Дмитриева-Мамонова и И. Ф. Богдановича.

Тема одна — странствования человеческой души-Психеи, её любовь и возвышение, прикосновение к светлой вечной тайне мира и неспособность сохранить это тайное знание и следовать ему, приводящая к падению и потере света. Пал, утратил прежнюю гармонию, своё духовное начало, облёкся тленным телом, косной материей и пороками человек. Пала и природа, «падшая натура», ставшая диким материальным хаосом, мрачным лабиринтом мёртвых вещей. Но именно здесь кроются возможности духовного возрождения человека и природы.

Главная масонская работа есть возрождение человека ветхого, падшего, греховного, раздвоившегося на душу (хозяина дома) и тело (дом, орудие души). Эту работу и выполняет масонская поэзия, объединяющая братьев, певших: «Составим цепь, сплетясь руками». Так только может быть восстановлена разорванная цепь натуры. Поэзия должна этому способствовать. «Человек есть в сей цепи соединяющее существо духовное с материею; он есть последний из духов и первый из существ материальных»,— утверждал Шварц. ¹⁷

Лишь возрождённый человек может упорядочить своей духовной и материальной деятельностью, просветлить разумом, душой и верой, гармонизировать неустроенный мир косной мёртвой материи и окаменевшей души («дикий камень»), привести восставшее к новой жизни человечество в Золотой век Астреи, в вечное царство блаженства и гармонии. Это и есть прямо названная в масонском гимне высшая награда ордену и каждому верному его «брату» от Великого Архитектора Вселенной:

Желанный вами век златой,
Равенство, вольность и покой. ¹⁸

Масонский Золотой век оказывается и впереди, в послеисторическом будущем, вечном царстве света. Это не только время, но и место. Золотой век расположен на Востоке, а себя масоны называют путешественниками в страну Востока. Мифология ордена как бы образует мировое кольцо, рассматривая историю человечества как переход от одной светлой вечности к другой сквозь мрак недолжного бытия и дикий хаос косной материи и заблудшей и потому тоже тленной человеческой души. ¹⁹ Символ этой эзотерической эсхатологии, встречающийся на знаках лож и в прозе А. Н. Радищева,— змея, кусающая себя за хвост. Понятно, какие богатые возможности представляет такая мифология для философической поэзии и прозы.

Масонство в этой эсхатологической схеме выступает как избранный народ просвещённых и справедливых спасителей уклонившегося от света и истины человечества. «Водители» масонской толпы стремятся вернуть «братьев» и остальных людей в потерянный рай, в Золотой век Астреи. План же устроения новой жизни и обработки «дикого камня» заблудшей души содержится в Библии, которую надо толковать как шифрованное послание Великого Архитектора Вселенной (принцип древнеиудейской каббалы), в Евангелии от Иоанна и масонской «составной» мифологии, частью которой является орденская поэзия.

Это эзотерическое учение разъясняет, помимо всего прочего, откуда и в каком направлении движется поток художественных идей, символов и образов, питающий масонскую поэзию и в особенности её эсхатологическую тематику. Герой этой поэзии — «человек вообще», пытающийся понять и усовершенствовать, воспитать самого себя, найти в себе высшие внутренние силы и чувства. Отсюда повторяемая аллегория путника, странника, идущего сквозь испытания и познание мира к светлой высокой истине. Это странствия души, отсюда Психея Лафонтена, её русский «перепев» — «Любовь» Ф. И. Дмитриева-Мамонова, «Душенька» И. Ф. Богдановича.

Здесь одна из интереснейших, «славных», т.е. всем известных и в то же время неясных, закрытых фигур — Ипполит Фёдорович Богданович (1744—1803), автор знаменитой поэмы «Душенька» (1783), идиллий, пасторалей, любовных песенок, поэт изящный, чувствительный, «живописец граций» (М. Н. Муравьев), казалось бы, далёкий от какой-либо мистики и основательной философии. Этот скромный выходец из Малороссии (потом он окажется в одной ложе с влиятельным земляком, последним гетманом Украины К. Г. Разумовским), принадлежавший к бедному польскому шляхетскому роду, очень показателен для начального этапа истории масонской поэзии. Тем более что этот поэт развивается вместе с поэзией, отражает в своём творчестве её путь и становится одним из лучших российских стихотворцев XVIII столетия. Стоит взглянуть на Богдановича с этой точки зрения и изучить его реальную биографию, и в привычном облике галантного стихотворца проступают новые черты.

В биографии И. Ф. Богдановича, основой которой является его автобиография, есть красноречивые умолчания и сознательно сделанные фактические ошибки, намеренные неточности, скрывающие реальные факты. Есть неслучайная путаница и в официальных бумагах: формуляры и послужные списки Богдановича противоречат друг другу. Даже в прошении на имя императрицы Екатерины II, лично знавшей поэта и покровительствовавшей ему, Богданович не называет точные даты своей служебной карьеры, хотя и просит о вознаграждении за заслуги. ²⁰ Этот человек умел молчать, всегда находиться в тени, и не случайно место ему подобрали «братья» соответствующее: состоять в Государственном архиве старых дел и в конце концов стать его председателем.

Укажем на одну только важную подробность: в автобиографии Богданович пишет, что принят в штат П. И. Панина переводчиком в 1763 году и тут же говорит о покровительстве Е. Р. Дашковой, пригласившей его участвовать в журнале «Невинное упражнение». ²¹ Между тем в официальном послужном списке поэта ясно сказано, что к Панину он определён в 1761 году. ²²

Казалось бы, это мелочь, ошибка памяти очередного начальника поэта или канцеляриста, не имеющая прямого отношения к поэзии. Однако между этими двумя датами произошло историческое событие, очень многое определившее в литературной судьбе Богдановича,— «революция» Екатерины II, переворот 28 июня 1762 года, главными участниками которого были братья Панины и княгиня Дашкова.

Неточностей и «белых пятен» в этой таинственной истории много, однако есть и вещи очевидные, исторические факты. В 60-е годы тихий чиновник дипломатического ведомства Богданович стал доверенным лицом Н. И. Панина, одного из негласных вождей нарождающегося русского масонства, долго жившего в Швеции и привезшего оттуда орденские бумаги, уставы и инструкции, поддерживавшего тайные связи со шведской аристократией, принцами крови, стоявшими во главе ордена. Вельможа этот не случайно избран наместным мастером Великой провинциальной ложи России. Не без его ведома петербургские ложи подчинены были потом Великому стокгольмскому капитулу.

Панин и его влиятельные единомышленники, опираясь на крепнущую масонскую организацию в правящих и военных кругах, помогли Екатерине II захватить престол (заметим, что здесь принял посильное участие и знаменитый мистик и масон Сен-Жермен, приехавший, как утверждают некоторые источники, на помощь неопытным русским «братьям» и впоследствии посетивший в Париже своего петербургского знакомца, другого доверенного человека Паниных — Д. И. Фонвизина), долго диктовали ей условия, политику, прежде всего внешнюю, стремились ограничить самодержавную власть императрицы введением высшего соправительствующего органа дворянской (читай — масонской) олигархии, соответствующим образом воспитывали и настраивали её сына, цесаревича Павла, законного наследника своего убитого отца Петра III. Вскоре созрел и неизбежный заговор против строптивой, неблагодарной, не желающей ни с кем делиться неограниченной властью императрицы с целью возвести на престол Павла. Участники те же: Панины, Дашкова, Д. И. Фонвизин, генерал-розенкрейцер Н. В. Репнин, связанные с масонами церковные иерархи, аристократы, гвардейские офицеры. ²³ Где-то рядом с ними, в тени вельмож, затерялась изящная фигура поэта и архивиста Богдановича.

Всего этого памятливая и властолюбивая государыня никогда не могла забыть и простить, чем и объясняются опала Н. И. Панина, разрыв с Дашковой и позднейший продуманный и жестокий разгром масонской организации Новикова. «Масонская работа» Паниных не ограничивалась политическими прожектами и интригами в высших сферах: ими подготовлена, явно с ведома императрицы, одна из самых тонких и жестоких провокаций в русской истории — убийство несчастного императора-узника Иоанна Антоновича, окончательно утвердившее на престоле нелигитимную Екатерину II и стоившее жизни простодушному масону-исполнителю Мировичу.

Богданович принимал участие в этих сложных и опасных политических манёврах, верно служил Н. И. Панину. Вместе со своим начальником П. И. Паниным он входил в руководство петербургской ложи «Девяти Муз», где исполнял обязанности церемониймейстера. ²⁴ По заказу своего покровителя поэт написал оду Екатерине II на новый 1763 год, где уже есть масонская формула об Астреином веке («век златой дала узреть»).

Однако Панины, чувствуя нарастающее неудовольствие императрицы их тайной политикой, стали готовить ей преемника — своего воспитанника, наследника престола Павла Петровича. К его маленькому оппозиционному двору и был приставлен в 1764 году скромный чиновник Богданович. Здесь нашёл наконец применение его замечательный поэтический дар.

Цесаревич надеялся, что поэт станет новым Ломоносовым и воспоёт его грядущее царствование, и, выслушав ломоносовскую оду на взятие Хотина, изрёк: «Может быть, Богданович таков будет». ²⁵ Однако оды Богданович писал в основном для Екатерины (см. также его «Стансы», «Стихи великой монархине», «Стихи к музам на Сарское Село», «Надписи»), хотя в качестве придворного поэта наследника исправно его воспевал, откликался на его свадьбу, посещение Академии наук и другие события и однажды в похвальных стихах публично пожелал неуравновешенному и подозрительному цесаревичу «души спокойствия».

Живя в 1765 году в любимом императрицею Царском Селе, Богданович создал для её сына не оду, а совсем иное по духу и жанру произведение — очень странную для того времени дидактико-философскую поэму «Сугубое блаженство», вскоре автором сокращённую и переделанную и названную «Блаженство народов» (1765).

Она содержала не только масонскую мифологию, но и серьёзные исторические пророчества, сбывшиеся при жизни Павла и предсказавшие его трагический конец. Впоследствии Карамзин, совсем не случайно написавший предисловие к собранию сочинений автора «Душеньки» и по своим глубоким познаниям в орденской «царственной науке» понимавший масонские иносказания и символы поэмы Богдановича гораздо лучше нас, назвал её тему «важным предметом». ²⁶

Действительно, это риторическое произведение ничего или очень мало общего имеет с галантной «Душенькой», автор обратился к августейшему воспитаннику и последней надежде теряющего влияние Н. И. Панина (он по свидетельству С. А. Порошина очень хвалил поднесённую автором наследнику поэму Богдановича) с учительной аллегорией о совершенном и свободном человеке, жившем в золотом Астреином веке, счастливом Адаме, не ведавшем страстей, войн, собственности, государства и рабства. Всех людей кормила «неразделимая питательница» — земля, на высшую ступень возведены были науки и искусства.

В золотом веке не было не только золота (т.е. корысти и наживы), но и железа, оружия и, следственно, войны. Богданович позднее не случайно выбрал для перевода знаменитый проект о вечном мире аббата Сен-Пьера. Он и в своём «Историческом изображении России» порицал войну и следовал здесь масонскому учению: «Война составила из народов политические неестественные смешения и разделения, которые делают насилие природе, в своё время воспринимающей свои права». ²⁷ Первоначальное это счастье было нарушено, в чём обвиняются, в частности, философы-просветители:

Науки сделались орудием их мести,
И разум растравлял жестокость общих ран...

Далее следует характерное для учительной орденской поэзии описание олицетворённых страстей — ненависти, гордости, лести, притворства. Спасти впавшее в грехи и страсти человечество может лишь идеальный монарх и совершенный человек, стоящий во главе всемирной империи и обладающий высшими степенями масонского знания,— то есть всё тот же опальный цесаревич Павел Петрович, которого братья Панины и другие масоны хотели сделать «конституционным» (мы как-то забываем, что такие понятия, как «конституция» и «интеллигенция», введены в наш политический словарь масонами), т.е. избранным царём, исполняющим конституцию, т.е. юридически выраженную и утверждённую волю ордена, сплочённой им дворянской элиты, оформленную как «олигархический закон», высшую нравственность:

Был избран человек подать законы всем...

Здесь Богданович пользуется масонскими символическими формулами и иносказаниями («я новый свет приемлю»), определяет назначение поэта — служение ордену:

Не славным в свете я — полезным быть хочу.

Обратив внимание на все эти скрытые от непосвящённых слова-«сигналы» и прочие красноречивые «знаки», мы увидим, как в раннем творчестве талантливого поэта, всецело преданного Паниным и другим старшим «братьям» по ложе, оформляется очень серьёзное, чисто масонское произведение, которое остаётся незамеченным, непонятым большинством читателей и исследователями, и это нисколько не мешает Богдановичу впоследствии творить в излюбленном «лёгком» роде, пожать лавры автора всероссийски известной «Душеньки», занимать важные государственные посты, получать чины, перстни, денежные поощрения и орденские награды от императрицы.

Ничто, казалось бы, не выдаёт в этом благополучном придворном стихотворце облечённого немалой властью церемониймейстера ложи «Девяти Муз» и правую руку Паниных, хотя, например, в поздних «Стансах к Л. Ф. М.» (1784) есть чисто масонские тёмные пророчества в духе Нострадамуса:

Загадки сфинксовы возникнут в дни златые,
Где глас лжемудрости давно уже умолк.

Комментаторы этого таинственного стихотворения ищут конкретного человека, адресата послания, пытаются расшифровать буквы «Л. Ф. М.» как инициалы. А ведь шифр здесь совсем другой — масонский, читать эти буквы можно, исходя из традиционных конспираторских сокращений в орденских рукописях, как «Л<юбезным> ф<ран>-м<асонам>». «Лжемудрость» — идеи просветителей. Ясна и первоидея мрачных пророчеств Богдановича. Это масонская эсхатология, ожидающая явления златого века Астреи именно в будущем, после конца этого несовершенного света и Страшного Суда. Конкретные имена адресатов стихотворения также давно известны, их легко обнаружить в новонайденном списке, составленном простодушным поэтом Д. И. Хвостовым: «Богданович очень часто езжал к Княгине Дашковой, к графу <А. С.> Строганову, Ивану Перфильевичу Елагину, к Министру Финансов графу <А. И.> Васильеву, сенатору <А. А.> Ржевскому, Державину и в многие другие знатные дома». ²⁸ Здесь ясно обозначена масонская культурная среда, из которой выпадает пока один лишь Державин.

Это, конечно, только основательное предположение, но даже в случае подтверждения его новыми фактами приходится признать, что из этих шифрованных стансов, поэмы «Блаженство народов», стихотворения «Философические мысли некоторого французского писателя», нескольких псалмов и «од духовных» масонская поэзия Богдановича составиться пока не может, поэт уходит к иным литературным целям и идеалам. Его знаменитая «Душенька» и родственные ей «лёгкие», грациозные, чувствительные произведения определяют творческий облик и стиль приятного придворного стихотворца и чистого лирика; масонский «компонент» в поэзии Богдановича продуманно замаскирован, зашифрован, отодвинут на третий план изящными, гармоничными, далёкими от таинственного глубокомыслия поэмами и стихотворениями:

Не лиры громкий звук — услышишь ты свирель...

Как и его Великий мастер Елагин, Богданович стремится создать «светскую», «сумароковскую» поэзию, хотя в «Душеньке», особенно в описании храма Венеры и златого века всеобщей взаимной любви, есть явные отзвуки ранней поэмы «Блаженство народов», прочитывается масонский «слой» идей и образов, высказана критика в адрес трагедии «брата» по ложе Ф. Я. Козельского «Пантея», совпадающая с мнением Н. И. Новикова, содержащимся в «Опыте исторического словаря о российских писателях» (1772).

Ведь и в поздней поэме Богдановича есть ставшая у масонов «общим местом» дидактическая аллегория о довременном рае, «где смерть была запрещена... насильством кровь не проливалась», говорится о первоначальном счастье гармоничного человека, жившего в любви и взаимопонимании с божеством и затем впавшего в грех и соблазн, изгнанного из блаженной страны богов в пустыню, о пути испытаний, борьбе за потерянное счастье и новую гармонию. Автор «Душеньки» не может отказаться от масонского круга идей, но не высказывает их прямо в своей поэме, они ощутимы лишь для внимательного, осведомлённого в тайнах ордена читателя. Таким был, как уже говорилось, Карамзин, писавший о поэме Богдановича: «Мысль аллегории есть та, что душа наслаждается в любви божественным удовольствием». ²⁹ Но в том-то и дело, что мало кто читал эту поэму как масонскую аллегорию о странствиях и приключениях души человеческой и Золотом веке богини Астреи. Это не просто индивидуальный стиль выдающегося русского поэта или его личное мировоззрение, а именно орденская эсхатология, масонская философия истории, отразившиеся в «гиероглифическом» стиле тяжеловесной поэзии позднего, обновлённого барокко, прошедшей через «правильную» школу европейского классицизма и философии Просвещения, но не удовлетворившейся ими. ³⁰

Масонские стихотворения и поэмы поэтому часто бывают рассудочны, полны аллегорической схоластики и прямолинейной дидактики, подчиняются формулам орденских обрядов. Но они всегда обращены к отдельному, уединённому человеку, взывают к его душе и разуму, выражают авторские чувства. И поэтому они являются уже подлинной лирикой, отвечавшей требованиям нового времени и новому пониманию самоценной, освободившейся от оков надличного «служения» личности. «Присмотритесь к настроению народов — везде проявляется сознание человеческого достоинства»,— говорилось в одном масонском документе. ³¹

В русском обществе на грани веков такие идеи-пророчества, развиваясь, неизбежно ведут к декабризму как настроению эпохи просвещённого мистицизма. После убийства шведского короля Густава III, русских императоров Петра III и Павла I, после потрясений французской революции и наполеоновских войн художественная эсхатология русских масонов развивается, приобретает новые формы, отражается в поэзии М. А. Дмитриева-Мамонова, Ф. Н. Глинки, Г. С. Батенькова и других поэтов-декабристов, без учёта этого движения влиятельных творческих идей нельзя до конца понять многие образы философской лирики Е. А. Баратынского, Ф. И. Тютчева и Пушкина. ³²

Материал для таких исследований, в том числе архивный, огромен, нуждается во внимательном научном изучении. Но уже сейчас ясно, что эсхатологические учения русских масонов, их миф о Золотом веке богини Астреи оказали немалое влияние на развитие русской литературы XVIII — первой трети XIX веков, да и впоследствии к ним обращались многие наши писатели — вплоть до Андрея Белого и Александра Блока.

ВСЕВОЛОД САХАРОВ

КОНЦЕПЦИЯ ЗОЛОТОГО ВЕКА
В СВЕТЕ ЭСХАТОЛОГИЧЕСКИХ УЧЕНИЙ XVIII СТОЛЕТИЯ

ВСЕВОЛОД САХАРОВ

КОНЦЕПЦИЯ ЗОЛОТОГО ВЕКАВ СВЕТЕ ЭСХАТОЛОГИЧЕСКИХ УЧЕНИЙ XVIII СТОЛЕТИЯ

КОНЦЕПЦИЯ ЗОЛОТОГО ВЕКА
В СВЕТЕ ЭСХАТОЛОГИЧЕСКИХ УЧЕНИЙ XVIII СТОЛЕТИЯ